Он памятник себе воздвиг нерукотворный

10 февраля 1941 года. Верховный совет Молдавской ССР принимает конституцию республики, а в Первопрестольную съезжаются делегаты 18-й партконференции, которая начнет работу спустя пять дней. И в тени этих заметных событий эпохи сталинского СССР останется не замеченным еще одно событие — и вовсе не пафосное. В этот же день в японском Кобе на 79-м году жизни, на своей родине, скончается Николай Петрович Матвеев — приморский журналист и писатель, поэт и переводчик-японист, краевед и автор первой книги по истории Владивостока.

А про родину мы ничего не перепутали? Нет, не перепутали.

Удивление и восхищение

Именно эти эмоции невольно испытываешь после знакомства с личностью нашего легендарного земляка и одного из первых почетных граждан Владивостока, родившегося на японской земле — и в ней же упокоившегося. Конечно, в рамках небольшой зарисовки невозможно даже кратко пройтись по всем значимым вехам его жизни, поэтому остановимся на самых любопытных.

Жизнь с малолетства трепала его жестоко и словно испытывала на прочность. Он родился в семье лекаря русской православной миссии, вскоре отец, тяжело заболев, умер. Его мать Феврония покинула Японию и осела в Николаевске-на-Амуре, вторично выйдя замуж. Отчим пасынка не жаловал, бил регулярно и жестоко — и в 12 лет мальчуган сбежал из дома. В неизвестность — и навсегда… Простил ли он свою мать, не сумевшую защитить его от домашнего тирана, — нам неведомо. Но биографы Матвеева пока так и не отыскали свидетельств о его дальнейших встречах с матерью. После недолгих скитаний и христорадничанья мальчонка добрался до Владивостока, где сумел определиться в двухгодичную школу при ремонтных портовых мастерских. Удивительно: умея неплохо говорить и даже немного писать по-японски, паренек при этом… не умел читать и писать по-русски! Но вот научился — да еще как! Однако научили этому не курсы: на протяжении нескольких последующих лет юноша голодал — но покупал книги и учебники. В результате многих лет, потраченных на самообразование, он перечитал практически всю русскую и зарубежную классику, овладев при этом английским, французским и немецким языками! И это достойно восхищения.

На исходе XIX века Матвеев, к тому времени уже известный поэт и журналист, покупает небольшую типографию и становится в одном лице и издателем, и наборщиком, и печатником. Этот скромный бизнес позволил ему иметь стабильный источник дохода и заниматься творчеством. Так, в 1901 году Николай Петрович издал во Владивостоке первый сборник своих стихов, спустя два года уже в столице вышла в свет книга «Стихотворения, пародии и подражания». А в 1904 году в известнейшем на всю Россию издательстве Сытина — еще одна, «Уссурийские рассказы». Так Матвеев, взявший к тому времени звучный псевдоним Амурский (кстати, почему не Приморский?) становится первым автором из Владивостока, которого издали и заметили в столице. И это удивительно. Прежде всего, тем, что человек, как в этих случаях говорят, «сделал» себя сам, поднявшись «из грязи» в литературные «князи».

Частный дом Матвеева на улице Абрековской, 9 был всегда открыт для всех: там собирались и «сливки» городского общества, и нечесаные ссыльнокаторжные революционеры-народовольцы. Как ему удавалось слыть за своего в столь разных социальных группах — от «дна» до «верхушки»?

Издавая нелегально журнал для политических (но не будучи его редактором), получил и отсидел полуторагодовой срок. Но уже спустя те же полтора года после отсидки был избран гласным городской думы и назначен председателем юбилейной комиссии по празднованию 50-летнего юбилея города! Упал, отряхнулся — и поднялся, во весь рост!

Кому-то также покажется удивительным (а по мнению автора этих строк, достойным восхищения) и тот факт, что в семье небогатого в целом коммерсанта-книгоиздателя воспитывалось 15 (прописью — пятнадцать!) детей, правда, взрослыми стали лишь одиннадцать. Тем самым Николай Петрович явился родоначальником большого семейного клана Матвеевых, внесшего немалый научный и литературный вклад в историю Владивостока. При этом любопытно, что двум сыновьям он даст малопонятные (а точнее, и вовсе непонятные) имена Зотик и Зангвиль.

Что касается Зотика, то он, окончив ДВГУ, станет первым библиографом Дальнего Востока и редактором «Записок Приамурского отделения Русского географического общества». По его инициативе и при его непосредственном участии будут готовиться к печати, но так и не выйдут в свет «Дальневосточная энциклопедия» и «Библиография Дальнего Востока». Причина? Он будет в 1937 году осужден как японский шпион и погибнет в заключении.

На 42-м году жизни также будет без вины расстрелян сын Венедикт (творческий псевдоним Венедикт Март), известнейший поэт-футурист и автор шестнадцати поэтических сборников.

Что касается Зангвиля, то нам он известен как русский поэт в эмиграции Иван Елагин, всю сознательную жизнь проживший в США, но всегда мечтавший вернуться в Россию. Не вернется. Но спустя три года после его смерти, в 1991 году, издательство «Художественная литература» выпустит в свет большую книгу его избранных произведений.

Более счастливую и долгую жизнь проживет сын Николай, ставший кооператором, лектором и культпросветработником. Но жизнь свою посвятит созданию семейного архива, в чем и преуспеет.

Ну а про известнейшую поэтессу Новеллу Матвееву, внучку Николая Петровича, чьи проникновенные лиричные стихи десятки бардов по всей стране «раздербанили» в качестве текстов для авторских песен, пожалуй, можно и не упоминать. И на то, чтобы продолжать этот перечень всех отпрысков Матвеева, ставших известными и достойными людьми, просто нет газетной площади.

Что касается самого Николая Петровича, то после того как в 1919 году из-за большевистских сходок в его доме над ним нависла реальная угроза ареста, он вынужден был оставить семью и, захватив троих сыновей, спешно покинуть Владивосток. Куда уехал? Конечно же, на родину — в Японию. Там стал заведовать русской библиотекой, издавал журнал «Русский Дальний Восток» на русском и английском языках, сам много писал, в том числе и детские книги. Имея скудный доход, при этом умудрялся помогать деньгами русским школам, организовывал в них детские утренники, создавал кружки для местной молодежи. И, конечно, очень переживал о судьбе своих детей, оставшихся на родине. «Я не знаю положения у вас, — писал детям Николай Петрович, — а хотелось бы дать совет не искать журавлей в небе, а сосредоточить все внимание …на каком-либо ремесле, на которое есть спрос. Будьте сапожниками, переплетчиками — лишь бы имели ремесло». Так вот сильно переживал.

Перед смертью он долго болел и уже не мог зарабатывать на жизнь. На помощь пришли друзья-японцы, которые собрали деньги не только на лечение, но и взяли на себя содержание семьи Матвеева. Они же и поставили на его могиле православный крест с надписью «Мир праху твоему, дорогой друг!», а спустя некоторое время усилиями Генконсула Японии во Владивостоке на его могиле был поставлен и памятник.

Наверное, надо бы сказать, что, мол, жаль, что нет памятника Матвееву во Владивостоке? С одной стороны — жаль, нет. Но с другой стороны — есть. И этот памятник, как у Пушкина сказано, нерукотворный, он при жизни воздвиг себе сам. Речь — о его фундаментальном труде «Краткий исторический очерк г. Владивостока».

Каждому событию — свою главку

Удивительно: как отец многочисленного семейства, которому день и ночь надо трудиться буквально не покладая рук, чтобы просто прокормить 15 душ, мог находить сотни свободных и никем не оплачиваемых часов, чтобы ковыряться в пыльных архивах, по крупицам собирая факты из истории нашего города. Вчитываться в газетные вырезки, подбирать сотни фотографий, при этом выстраивая художественно-документальное повествование по годам, в хронологическом порядке. Матвеев смог, создав «на выходе» фактически литературный памятник, в том числе и самому себе.

Да, современные историки разыскали в его эпохальном труде неточности — но что они значат по сравнению с несказанным и совершенно неожиданным очарованием этой книги? Ведь перед нами — история города на краю земли, разрастающегося буквально от одной первой постройки, собирающего множество людей и открытого в океан. Города, куда ночами приходят тигры, а 50 лет спустя после основания всё еще можно проследить судьбу едва ли не каждого клочка земли и связать с судьбой того или иного человека.

При написании книги интуиция, очевидно, сделала Матвееву счастливую подсказку: сплошного текста не писать, а всякому событию посвящать свою микроглавку — с собственным простым названием, как в газете. Этот авангардный подход (не футуристы ли присоветовали?) и сегодня, по прошествии сотни лет после ее первого издания, обеспечивает книге легкость и необременительность чтения. Николаю Петровичу также удалось подобрать выразительные фотографии — всех этих китайцев-японцев, бородатых купцов и адмиралов, панорамных видов города с высоких точек, белого броненосца в бухте и дамы под зонтиком, глядящей на него с набережной.

И именно этот труд Николая Петровича, фактически обессмертивший автора, вызывает наибольшее и удивление, и восхищение…

Геннадий ОБУХОВ.