Раскрасить мир

Василий Красюк — о картинах-неиконах, хорошей корысти и двух музах

Географ по профессии, журналист по призванию (20 лет стажа), художник по вдохновению — так говорит про себя этот талантливый человек. Сегодня Василий обучает студентов в Высшей школе кино и телевидения во Владивостокском государственном университете и продолжает радовать земляков своими удивительными картинами и фотографиями. 

— Десять с хвостиком лет назад вы пошли в магазин для художников, накупили кистей и красок и стали живописать. А что сподвигло отправиться в магазин?

— Мне тогда было 45 лет. Прекрасно помню не только день, но и час, когда подумал: «Почему я только журналист? Почему не могу быть художником?» Когда-то я недолго, год или два, учился в художке. Потом всё благополучно забыл. Стало интересно: дай я попробую, может, что и получится.

— Руки помнят, техника осталась?

— Нет, конечно, 30 лет прошло. Но именно этот фактор, как оказалось, сыграл важную роль. Я показал свои работы Надежде Сухаревой, она заведует университетским музеем. Её реакция порадовала: «Как это здорово! Если наберётся определённое количество работ, надо делать выставку». Моя техника остановилась на месте, в работах сохранилась детскость, наивность. И это на стыке с жизненным опытом, философией взрослого человека.

— Помните свою первую картину?

— «На полке».

— Нет, что на ней изображено?

— Полка. Что было у меня перед глазами, а именно моя полка со старинными часами, книгами, то и написал.

— Как акын — что вижу, то пою?

— Да-да. Это был акрил, потом стал пробовать другие техники — масло, темпера, акварель. Темпера (водяные краски на основе порошковых пигментов. — От ред.) — моя любимая, потому что даёт особые цвета. С ней работать сложнее, но интереснее, решения получаются иногда неожиданными.

— Что для вас живопись — хобби?

— Формально — да. Хотя, с другой стороны… Понятно, что я хорошо реализуюсь, работая в высшей школе кино и ТВ. Ещё бы! С нашими современными студентами не расслабишься — не спрячешься, не скроешься за формулировками. Дети видят тебя насквозь не хуже рентгена. Но, наверное, какая-то энергия всё же остаётся, и она уходит в творчество.

Фото из архива Василия КРАСЮКА

— Откуда в вашей жизни появились иконы?

— Получилось очень замечательно. На одном из городских сайтов увидел объявление о продаже старой, практически полностью разрушенной иконы. Владелец написал, что восстанавливать её не собирается. Такие иконы как заканчивают свою жизнь? Полностью убирается красочный слой, остаётся только доска, которая имеет ценность, и на ней пишется новая икона. В данном случае мне понравилось, что сохранились лики святых. Было в этом что-то символическое. Есть реставрация коммерческая: когда дописывают, дорисовывают весь облик. Я посчитал, что у меня нет на это морального права. Свою задачу видел в том, чтобы очистить, закрепить и сохранить оставшееся. Если что-то утрачено, значит, утрачено. Надо понимать, что реставрационные работы очень жёсткие. Этапы никак не изменишь. Шаг влево, шаг вправо — ты испортишь икону. Это недопустимо. Отсебятины быть не может. Прежде чем приступить к реставрации, я изучил десятки мастер-классов.

— Вы как-то сказали про свою работу: икона на меня не так смотрит. Надо над взглядом поработать…

— Помимо реставрации, я пишу собственные картины. Иконами их не называю. Мой любимый образ — Владимирская Богоматерь (самая ранняя из известных сохранившихся и одна из самых чтимых чудотворных икон Русской православной церкви. — От ред.). Я периодически этот образ повторяю. Как-то мне не удавались её глаза. Переписывал картину около 15 раз, искал тот самый взгляд. И только сейчас его нашёл. Понял: «Это он! Остановись, Василий».

Фото из архива Василия КРАСЮКА

— О чём говорит этот взгляд?

— Конечно, в нём всепрощение. Но в то же время и правильная укоризна: если у тебя есть возможность делать добрые дела и не делать плохие — сделай так. Богородица, конечно, всё простит. Но всё-таки небольшой укор есть: делай больше хорошего.

— Когда вы в последний раз делали доброе дело?

— Что такое доброе дело? Это может быть что-то совершенно незначительное, но оно меняет настрой целого дня. Вот я выхожу из подъезда, вижу, навстречу идёт женщина с большой сумкой. Если я пойду дальше — для меня ничего не изменится. Но если я остановлюсь, придержу дверь, чтобы женщина не искала ключи от домофона, всё будет иначе. Моя соседка улыбнулась, сказала спасибо, и день засиял яркими красками. Мне кто-то скажет: здесь есть некая корысть. Пусть будет хорошая корысть, почему бы и нет? Ещё Бродский говорил: может, добрые дела — крупицы, но когда вы соберёте целую горсть, это будет светиться и согревать вас.

— Правда, что ваш карликовый пудель Майла — ваша муза?

— В каком-то смысле да, она мой компаньон. Самые важные решения принимаю в её присутствии. Майла всё видит и знает, блюдёт меня от начала до конца какого-то проекта. Не говорю про одобряет или не одобряет. Но тем не менее Майла посмотрит на меня своим мудрым взглядом — и вместе приступаем к работе.

— Не отвлекает, не требует вывести на прогулку?

— В хорошем смысле отвлекает. Когда я рисовал икону Владимирской Богоматери, как-то просидел за работой неотрывно 11 часов. Когда занимаешься любимым делом, время течёт особым образом. Майла мне напомнила: надо немного передохнуть, пообедать, погулять, а потом снова продолжишь. Я сказал ей спасибо. Она мой организатор, мой продюсер. Сейчас Майле надо не только за мной приглядывать, но и за своей тройней. У неё такие красивые щенки, я их называю «пушнина». А вообще Майла очень умная, попусту не лает. Только если в дверь постучали, она соблюдёт собачью формальность, скажет «гав». Мы с Майлой вместе открываем и закрываем купальный сезон на острове Русском. Очень любим вместе смотреть на закат. В этот час нас всегда можно найти на мысе Кунгасном.

— В вашей семье есть свои традиции отмечать Пасху?

— У меня новые идеи для каждой Пасхи. Сначала их разрисовывал, как новогодние игрушки (Василий покупает однотонные новогодние шары и на них, как на холсте, создаёт невероятной красоты картины, в том числе с видами Владивостока. — От ред.). Сейчас хочу воплотить другую идею. Буду в ином качестве использовать посыпку для куличей — крашеное пшено. Насколько знаю, так пасхальные яйца ещё никто не украшал.

Пасха — один из элементов нашей семейной традиции, идущей издалека. Тут уместно вспомнить, что моя бабушка Анна родилась в позапрошлом веке, а моя мама — единственный в России человек, представитель второго поколения переселенцев, которые прибыли в Приморье морским путём в конце 19 века. Когда Анне было три месяца от роду, семья прихала в Одессу. Оттуда пароходом, минуя Африку, Австралию, в течение четырёх месяцев добиралась до Владивостока. Дочь, мою маму, Анна родит, когда ей исполнится 45 лет. Вот такой удивительный временной скачок: самой юной Ганна прибыла во Владивосток, очень взрослой родила. Моя главная муза — это, конечно, мама.