Урок антикитайской грамоты. Полвека назад Приморье лишили Шаморы, Суйфуна и Пидана

Старожилы помнят, что Дальнегорск когда-то назывался Тетюхе, Дальнереченск — Иманом, Партизанск — Сучаном… В спокойном, казалось бы, 1972 году, когда стране было уже не до революций и ещё не до перестроек, в Приморье переименовали несколько сотен географических объектов — от городов до мысов. Поводом для этой топонимической революции стал конфликт Китая и СССР за остров Даманский на пограничной реке Уссури в марте 1969 года.

Прежде со старыми названиями китайского или тунгусо-маньчжурского («инородческого», «туземного», как говорили раньше) происхождения мирно соседствовали русские. Иные были оригинальными, как Владивосток, наречённый по модели Владикавказа, другие отсылали к малым родинам переселенцев: Чугуевка, Киевка, Полтавка… Появлялись и новые советские названия — например, вольфрамовый посёлок Восток, увековечивший марку космического корабля, или Лучегорск. Из аграрной Семёновки вырос промышленный Арсеньев. Никольск-Уссурийский становился то Ворошиловом, то Уссурийском.

Вскоре после боёв на Уссури было решено избавиться от всех «чуждых» названий одним махом. 26 декабря 1972 года вышел соответствующий указ Президиума Верховного Совета РСФСР, 29-го — постановление Совета Министров РСФСР. Приморье как бы объявлялось исконно русской землёй. По тем же соображениям Кёнигсберг переименовывали в Калининград, Тоёхару — в Южно-Сахалинск. Вот только в Приморье переименовывали места, принадлежавшие России-СССР уже больше века, а не только что отвоёванные.

Некоторые названия удались. Нет претензий к посёлку Изюбриному (бывший Сетюхе), Медвежьему Куту (Синанча), речке Тигровой (Сица), Метеоритному (Бейцухе)… Или, допустим, Штыково: увековечить память генерала Терентия Штыкова, в 1940-х фактически создававшего КНДР, а в 1950-х руководившего Приморьем, — дело хорошее. Ради этого пожертвовали селом Майхе, зато в «Разгроме» бывшего партизана Фадеева навсегда остались «майхинские спиртоносы», а на обочинах дорог можно купить червей, один из видов которых зовётся «майхинским».

Залив Америка, Людянза, Тафуин, Сучан, Унаши... Фрагмент авиационной карты Приморья 60-х годов со старыми топонимами. Фото Максима Кавалерова

Многие из новых названий вышли, к сожалению, безликими и дежурными, они кажутся попросту взятыми с полтолка и не говорят решительно ни о чём. Безымянных «крёстных отцов» подводил вкус — или же сказывалась спешка. Дальнереченск? Так мог называться любой город, отстоящий от Москвы хотя бы на тысячу километров. Имянаречение Партизанска хотя бы привязано к локальной истории — а Речное, Грибное, Грушевое, Камышовое, Таёжная, Кривая? Река Раздольная вместо Суйфуна, Илистая вместо Лефу, Рудная вместо Тетюхе — по-моему, тускловато. Ушли в небытие колоритные Ли-Фудзин, Сандагоу, Табахеза, Эльдуга, Монгугай, Лючихеза (означает всего лишь «шестой приток», зато как звучит!), тайфунный Тафуин, топазовая Топауза… Была сопка Бейшахе — стала Безымянной.

Да, некоторые названия были неудобоваримыми с точки зрения русского языка: Ян-Муть-Хоуза или, допустим, падь Мудуеха. Но язык подобен мудрой терпеливой реке, он обтачивает угловатые слова, как вода камни. Чан-да-ла-цзы, обрусев, превратился в «Чандолаз», и выразительное слово это живёт в народе до сих пор наряду с новым официальным топонимом — «хребет Лозовый». Речку Лянчихе, в обиходе превратившуюся в Лянчиху (попробуйте сказать, что это не русское слово!), сделали Богатой. «Верхние Адими» (Пойма), «Верхняя Шетуха» (Хвищанка) — старые названия успешно переваривались и шлифовались языком, но и в таком виде их сочли неполиткорректными.

Убрали с карт не только китаизмы (в основном уже частично обрусевшие), но и слова из тунгусо-маньчжурских языков — наследие коренных приморцев. Узел разрубили по-македонски, разом сметя всё. Доходило до абсурда: Корейская Каменка стала Старой Каменкой, два Корейских мыса — Новгородским и Рязанским, гора Китайская — Ольховой. Исчезли залив Америка, пролив Японец, бухта Маньчжур, названные в честь русских кораблей, открывавших и описывавших приморские берега. Целились в «маоистских догматиков» — попали в себя.

И всё-таки часть старых названий почему-то выжила — хребет Сихотэ-Алинь, озёра Ханка и Хасан, реки Арму, Бикин, Самарга, та же Уссури (а вот Иман, впадающий в неё, сделали Большой Уссуркой — ни два ни полтора). Эти имена — поэтичные, использовавшиеся Венюковым, Пржевальским и Арсеньевым, допускающие двойную расшифровку, — наши драгоценные топонимические реликты.

На рубеже 1980-х и 1990-х шли споры о том, не вернуть ли обратно ликвидированные названия. Краевая комиссия по топонимике даже признала кампанию 1972 года «политически ошибочной и безнравственной», предложив восстановить 116 из пяти сотен наименований. А потом всем стало всё равно… Не думаю, что нужно снова разжигать эти споры и тем более призывать к обратному переименованию, — вовсе нет. Но вот помнить о том, что было, и бережно хранить то, что осталось, — убеждён, стоит.

Если новые топонимы, как магические заклинания, защитят нас от новых возможных территориальных притязаний соседей, этим они оправданы навсегда. И всё-таки старые тоже имеют право на жизнь — если не в документах, то в обиходе. Редкие слова заслуживают такой же защиты, как редкие звери и дома в историческом центре Владивостока. Тот же Арсеньев писал: «В Уссурийском крае реки, горы и мысы… имеют различные названия… Туземцы называют их по-своему, китайцы — по-своему, а русские… окрестили их своими именами… Следует там, где живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы, не следует руководствоваться названиями, данными русскими. Последние имеют место только на картах и местным жителям совершенно не известны». Спорно? Да, спорно, и время давно другое. Но — не бессмысленно.

К счастью, чиновники не всесильны. Если одни новые названия прижились, то другие отторгаются самим языком, как ткани после неудачной трансплантации. Выжил, вразрез всем указам, Пидан, не желающий быть горой Ливадийской. Как «горы» и «холмы» в Приморье всегда будут проигрывать сопкам, так Пидан останется Пиданом. Флотские спецназовцы, тренирующиеся на Русском, в бухточке Островной, навсегда останутся «халулаевцами», как останется Шаморой бухта Лазурная, тем более с учётом выхода одноимённого альбома «Мумий Тролля». Лазурной Шамору именуют только в протоколах о пьянках и мордобоях. Многие приморские рыбаки до сих пор говорят: «был на Суйфуне» или «был на Лефу» (к новым названиям населённых пунктов привыкли быстрее — очевидно, потому, что их приходилось указывать в адресах и анкетах). Речка Пионерская самовольно переименовалась обратно в Седанку. Во Владивостоке — как будто по недосмотру — остались улицы Иманская и Тетюхинская…

Слова бывают сильнее людей.