В пасти океана

Морская выучка и дружба спасли гардемаринам жизнь

28 мая 1919 года из залива Петра Великого вышла в плавание небольшая учебная шхуна «Тюлень», принадлежащая Морской школе гардемаринов с Русского острова. Но обратно ей вернуться было уже не суждено...

Самый громкий случай неуправляемого дрейфа, о котором наслышаны почти все, — это история из января 1960 года, когда в штормовую погоду самоходная баржа Т-36, стоявшая на разгрузке на Курильских островах, сорвалась с якоря и унеслась в море. Моряки дрейфовали 49 дней. История, о которой мы расскажем сегодня, забыта почти окончательно. Но вот сто лет назад значилась мировым рекордом выживания: моряки продержались 114 суток!

ПРЕДЫСТОРИЯ: готовился побег?

Завязка событий. Отряд курсантов из петроградской мореходки во Владивосток привёл капитан 1-го ранга Михаил Китицын. Подобный маршрут в учебной кругосветке не значился, свои коррективы внесла начавшаяся Гражданская война. Будущие мореманы разместились на Русском острове и стали гардемаринами открывшейся здесь школы.

В одной из окрестных бухт валялась на берегу давно заброшенная парусно-моторная шхуна длиной 18 метров, которую, по воспоминаниям гардемаринов, решили «совместными усилиями восстановить и вооружить, чтобы можно было заняться перевозками грузов между дальневосточными портами». Рабочих рук хватало, и ремонт шхуны продвигался быстро. При оборудовании судна выяснилось, что нужна хотя бы скромная рация, «но по тем временам это была такая ценность, что выхлопотать её у флотского начальства» не удалось. С подачи Китицына, ранее командовавшего подлодкой «Тюлень», капитально отремонтированную шхуну назвали так же.

В состав экипажа шхуны из десяти человек вошли три гардемарина: Георгий Семёнов, Фёдор Чигаев и Николай Коринтели. В первый пробный поход «для навигационной практики по Японскому и Охотскому морям» экипаж снабдили комплектом штурманских приборов и пособий: выдали секстант, хронометр, шлюпочный компас и мореходные таблицы. Хозяйственная часть заботливо отпустила «два ящика консервов (щи с мясом), сгущёнку, крупу, сахар и прочее, выдала тёплое обмундирование».

Кто были остальные семь человек кроме перечисленной выше троицы? Были ли в их числе офицеры? Об этом участники плавания в своих воспоминаниях умолчали. Как намекнул позже Коринтели на одной из встреч с единомышленниками, он и его друзья не были удовлетворены затянувшимся мирным учебным процессом и рвались на фронт — биться за царя и Отечество. Но Китицын, этому всячески препятствовавший (за что ему даже якобы угрожали военно-полевым судом), издал приказ по школе, в котором говорилось: «Борьба кончена и бесполезна, наш долг повелевает нам всё-таки и с большевиками продолжать нашу работу по воссозданию русского флота». Исходя из этого, нетерпеливые курсанты планировали сагитировать экипаж и отправиться не на Камчатку, а неизвестно куда, но лишь бы воевать с большевиками.

С учётом того, что в нашей стране эта история впервые была предана огласке прозаиком и бывшим белогвардейцем Юрием Шеманским (журнал «Наука и жизнь», № 12 за 1968 год), подобные мотивы публично озвучиваться никак не могли. В пользу этой версии говорит тот факт, что кадеты, уходящие в плавание, практически хором отказались взять на борт коммерческий груз.

[Здесь находится галерея]

ИСТОРИЯ: книга, заученная наизусть

Первые несколько дней всё идёт благополучно. Попутный ветер позволяет экономить горючее и идти под парусами. Прошли вдоль Курил, легли курсом на Авачинский залив. Но неожиданно начинается жестокий шторм, поднимающий громадные волны. Коринтели и Чигаев, только что сменившиеся с вахты, находятся в кубрике, Семёнов заступил на вахту в машинном отделении. Остальные семь моряков — наверху. Коринтели: «Вдруг судно так накренило, что, думалось, оно переворачивается, гибнет. Удар, шхуна вздыбилась, перевалилась на другой борт, и стало слышно, как огромная волна прокатывается по палубе. Сразу же затем последовал второй удар такой силы, что наверху всё затрещало и обрушилось. Двигатель смолк. Выглянуть наверх не удалось — дверь чем-то заклинило. Голосов слышно не было. Оставалось одно: ждать, пока океан хоть немного затихнет».

Ночь кажется бесконечной. К утру шторм стихает, обитатели кубрика снова пытаются выйти на палубу, но массивная дверь плотно прижата снаружи. Стучатся, громко орут. На шум приходит друг Георгий и кувалдой вышибает дверь. На палубе — ни души. Всех остальных членов экипажа смыло в море… И не только людей: начисто снесена надстройка, а с ней — рулевая и штурманская рубки, камбуз. Смыло за борт бочки с топливом и пресной водой, ящики с продовольствием. В отсутствие топлива можно искать берег на парусах? Можно, но не в этот раз: обе мачты — в дрова, одна из них, как сломанная кость на лоскутах кожи, висит на обрывках такелажа за кормой. Юношей обуревает холодок ужаса — и начинается неуправляемый дрейф…

Шхуну, потерявшую ход, несёт ветром и течением неизвестно куда. Земли нигде не видно. Первые дни после катастрофы заполнены авралами по наведению порядка на судне, обеспечению безопасности плавания. «Но вот пришла пора подумать и о хотя бы самом примитивном парусном вооружении. Использовали четыре парусиновые койки. Соединив их прочным швом, получили небольшое, но довольно надёжное четырёхугольное полотнище площадью около 6 кв. метров; «Тюлень» получил видимый, хотя и небольшой, ход». Куда же попытаться доплыть? Ребята ведут какие-то астрономические наблюдения и вычисления, но в связи с утратой карт эти занятия носят больше теоретический характер…

Что с едой? Ловят рыбу способом «на поддев»: утяжелённый крючок без всякой наживки опускают в воду на глубину 80–100 метров, всё время его слегка поддёргивая. Добычу вялят на солнце или едят сырой. Есть и «кисель». Из планктона. С водой труднее: остатки её скоро кончаются, и морячки спасаются «высасыванием сока рыб». Редкие ливни позволяют наполнить цистерну питьевой воды впрок и даже как-то раз «как следует помыться». Да, не курорт, но выжить можно.

На досуге — публичное чтение англоязычной книги о пиратах, имевшейся у Семёнова. Но дни и ночи тянутся бесконечно, складываясь в месяцы, книжка зачитана до дыр и почти наизусть. «Угнетало однообразие. Ничего нового изо дня в день. Но нас было трое, и если один начинал скисать, то двое делали всё, чтобы поднять его настроение».

Шхуну уносит то на северо-восток, то обратно на юго-запад, на широту Гонконга, а затем и Хайфона. На четвёртый месяц дрейфа расшатанный ударами волн корпус начал пропускать воду, её в трюме становится всё больше. И теперь досуг занимает уже не чтение, а выкачивание воды ручной помпой. Часами, до кровавых мозолей на ладонях. Но зато появились стаи птиц, а с ними и надежда на удачный исход плавания. Но друзьям не приходится высаживаться на необитаемый остров. 20 сентября 1919 года, на 114-е сутки дрейфа, прямо на шхуну выходит курсом аргентинский пароход «Патрия», следующий в австралийский Брисбен. Штурман, поднявшийся на борт «Тюленя», выслушивает объяснения его многострадального экипажа, листает вахтенный журнал и восклицает: «Совершенно невероятно! Изумительно! Небывалая стойкость!» Но полузатопленную, по его оценке, шхуну на буксир брать отказывается, из-за уверенности, что «Тюлень» сможет продержаться на плаву «не более нескольких часов». Поднявшись на палубу «Патрии», Коринтели, Чигаев и Семёнов ещё долго, не отрываясь, смотрят, как постепенно скрывается из виду брошенный ими верный «Тюлень»…

ЭПИЛОГ: бутылка с каракулями

В Брисбене все трое пересядут на пароход, следующий в Сингапур, а оттуда вернутся на родину. Зарубежные газеты раскрутят историю «преодолённого кораблекрушения», отдадут должное высоким качествам трёх русских, но в те бурные годы гражданского противостояния эта история в топ новостей Советской России не войдёт. Ну а в последующие — тем более.

Николай Коринтели, имевший на руках все материалы об этой истории и готовивший их к публикации, скоропостижно скончается в конце 30-х годов в Москве. Георгий Семёнов будет служить на Чёрном море, после демобилизации станет геологом и за ряд ценных открытий получит орден Ленина. Тяжело заболев, скончается осенью 1971 года в Ленинграде. Фёдор Чигаев в 1936 году отправится в составе Интернациональной бригады в Испанию, там же и сложит голову.

В 1958 году на одном из островов Галапагосского архипелага его жители найдут и передадут на французское гидрографическое судно бутылку (полузасыпанная, она лежала на береговой отмели). В ней обнаружат записку, но попавшая внутрь влага превратила текст в нечитаемые каракули. Выяснится только, что написана она по-русски, в ней есть дата — август 1919 года, а в конце текста видны следы трёх фамилий. Что писали гардемарины с «Тюленя», к кому обращались? Этого мы не узнаем уже никогда.