Доктор Хаос: Почему врачи не торопятся помогать пациентам

Это только в кино супермедики вроде Хауса в считанные минуты ставят диагноз, тут же делают операцию, и больные у них выздоравливают прямо на глазах. У нас прямо на глазах человек может истекать кровью, она будет заливать врача в приёмном покое, но хирург придёт на помощь очень не скоро. До попадания в операционную надо оформить много бумаг. Так велит инструкция.

Ивана знаю сто лет. Он из тех людей, чей приход на работу не остаётся незамеченным. В одежде предпочитает жёлто-оранжевые солнечные цвета. Про Ивана в коллективе так и говорят: наше солнышко пришло. Он никогда не бывает унылым, а уж тем более сердитым. Всегда наготове уморительная история из жизни. Рассказывает так, что надрываешься от хохота. Эту историю я бы не хотела слышать от Ивана, да и от любого другого человека тоже. Того, что произошло с его мамой, вообще не должно происходить.

…Иван любил свою маму настоящей сыновней любовью. Звонил несколько раз в день (как самочувствие, что кушала), всегда за неё переживал. Галине Андреевне 76, у неё порок сердца, куча других болячек. Недавно к ним прибавились деменция и болезнь Альцгеймера. У Ивана трое несовершеннолетних детей, младший сын совсем кроха. Их бабушке требовался профессиональный уход и постоянная опека. Она уже не отдавала отчёта своим действиям, постоянно пребывала в тревожном состоянии. Было решено определить Галину Андреевну в специализированный пансионат. Поиск достойного учреждения этого профиля в Приморье — отдельная история. Хорошее впечатление на Ивана произвёл дом престарелых в Трудовом. Чисто, уютно, просторно, доброжелательный персонал. Но беда всё равно случилась. Утром 25 ноября Галина Андреевна упала с лестницы. Сильно разбила лицо (это из видимых травм), кровь буквально била фонтаном. Иван примчался так быстро как смог, а скорая добиралась долго, точнее, два часа.

Поехали в «тысячекоечную». Иван, конечно же, не отходил от мамы. О том, что происходило дальше, он рассказывает с перерывами, потому что плачет:

«Я думал, маму сразу повезут на операцию. Но нас больше двух часов гоняли по кабинетам. Сначала кучу бумаг заполняли в приёмном покое. Мама в полуобморочном состоянии, а ей даже не наложили повязку. Врач только отклеила и после беглого взгляда заново приклеила пластырь. Её забрызгало маминой кровью, она била струёй. Минут через 40 врач сказала, что маму надо везти к терапевту. Я с какой-то замученной санитаркой хватаю носилки, тащимся в другой кабинет. Терапевт — молодая девушка, мне до сих пор плохо от её слов. Произносила их со странной улыбочкой: “Я так понимаю, пациентка мне не расскажет о своих заболеваниях?” Конечно, не расскажет, она сейчас сознание потеряет. И терапевт с моих слов медленно, очень медленно снова начинает заполнять бумаги, мерить давление, прослушивать стетоскопом. Зачем? Это только что уже проделали. “Вы меня не торопите. Я действую по инструкции”. Она говорила абсолютно равнодушно. Откуда столько пренебрежения»?

Наконец Ивана с мамой отправили в 21-й кабинет. Он был уверен, что на операцию. Но нет, оказались в комнате, где полным ходом идёт ремонт, стоят открытые банки с краской. Какой-то человек скомандовал Ивану раздевать маму догола, укладывать на кушетку. Потом её повезут в операционную. «Прямо в таком виде? — почти взревел Иван. — Дайте хотя бы простыню, чтоб накрыть». Говорит, нашлась какая-то тряпка, похожая на штору.

Ещё Ивана гоняли за маминой амбулаторной картой (это другой конец города). Её в поликлинике, конечно же, не дали: конфиденциальная информация. Главврач, к которому пробился Иван, удивился: «Зачем вам карточка? Вся информация в компьютерной базе данных».

— Знаешь, что сказала мне врач из «тысячекоечной», когда я передал ей эти слова? «У нас программа зависает, не люблю ей пользоваться», — голос Ивана снова срывается.

Потом несколько томительных часов Ивану не будут говорить, как прошла операция. Не из вредности, а потому что все заняты. А 3 декабря Галина Андреевна умрёт. Полиция проведёт проверку. Официальная причина смерти — сердце.

Медики своих не сдают, но вы пробуйте

В краевом минздраве ситуацию прокомментировали следующим образом.

— По данным обращения необходимо провести служебную проверку, в том числе в рамках ведомственного контроля качества и безопасности оказания медицинской помощи специалистами минздрава. Для инициирования такой проверки сын может подать заявление на главного врача больницы или в министерство здравоохранения, — сказали ДВВ в ведомстве.

Юристы заявляют открыто: доказать врачебную ошибку очень тяжело, а порою невозможно. Об этом говорит судебная практика. Почему так происходит? Во-первых, законодательная база несовершенна и нуждается в изменениях. Во-вторых, медики своих не сдают.

— На письменное обращение в больницу никакой реакции, скорее всего, не последует. Медики не любят признавать свои ошибки. В этом случае надо писать заявление в полицию или следственный комитет. Если полиция бездействует, идите в прокуратуру. Также человек вправе обратиться в страховую компанию, где получен полис ОМС. Страховая обязана провести своё расследование и назначить экспертизу, — советует юрист Татьяна Перевалова.

Из хорошего. В конце ноября этого года Верховный суд РФ разъяснил, что в случае судебного разбирательства именно медучреждения обязаны доказывать правильность действий своих сотрудников. Раньше для обоснования моральных страданий даже суды требовали некие справки с конкретными выводами. Теперь такие бумаги не нужны. Человеку достаточно предоставить информацию о факте своих страданий, всё остальное должны объяснять медики.

В тему

Кривая программа

Врач откровенно о проблемах медицины.

Фамилию автора текста не разглашаем. Его мысли приводим практически без купюр. Вот, что отвечает специалист со стажем на вопрос: «Что сегодня самое печальное в системе здравоохранения»?

«В Приморье основная беда на сегодня — безостановочная оптимизация. Заключается в том, что вводят критерии эффективности. Они нужны, как штык-нож для солдата. Потерял имущество — отвечай по полной. Идёт усложнение отчётности за пациентов. По сути, на врачей перекладывают работу статистов. Кривая компьютерная программа называется «Барс». Нужна только для того, чтобы страховые деньги не отжимали. Виснет, выдаёт постоянные ошибки. Неправильно оформил пациента — тебе за него не заплатят. «Барс» висит — пишешь от руки, а когда он снова заработал, чтобы тебе заплатили за приём больного, надо забить осмотры в программу. Если это случилось не в день осмотра, то надо вставлять как повторных. Вчера запретили записывать экстренных пациентов, с острой болью. Если повторные записи на сегодня закончились, надо решать: отправить пациента в пешее путешествие или посмотреть и потом оформить его в другой день. И да, чтобы пациент «оплатился», нужно выждать более двух недель, но не более четырёх. Это требования страховых компаний. Вообще сегодня страховые регламентируют каждый чих врача, так как если что-то не по ним — случай не оплачивается, врача, соответственно, лишают стимулирующих (это до половины зарплаты).

Вообще, придумывают массу вещей, чтобы поменьше платить. Неожиданно выяснилось, что работа врача стала менее вредной. Во всех организациях (кроме бюро судебно-медицинской экспертизы) у медперсонала остались 4 % за вредность. Это означает минус дополнительные дни отпуска, минус молоко за вредность, минус оплата за вредность, минус сокращённый рабочий день. Такой расклад беспокоит почти всех. Ещё есть эффективные главные врачи и их миньоны, которые унижают и заставляют перерабатывать за спасибо участковых и медсестёр. Ну и санитарок сделали уборщицами, но с этим уже все свыклись».