Людмила Минкина: Онкологи — люди суровые, но детей мы любим безумно

Каждый год в Приморье выявляют 55 детей с онкологией. Наши врачи не боги, но они творят настоящие чудеса, спасая своих пациентов.

Проговорить почти час с Людмилой Минкиной — это нереально. Главный внештатный детский онколог-гематолог Приморья, заведующая Краевым детским онкогематологическим центром Людмила Минкина сразу предупредила: «Со мной очень сложно встречаться, очень большая загруженность». Но мне как-то повезло, и сегодня доктор Минкина рассказывает читателям ДВВ о больших успехах современной медицины и маленьких, но бесценных, как сама жизнь, детских победах над болезнью.

— Людмила Михайловна, вы в профессии больше полувека. Начинали как педиатр. С 1991 года — в детской онкогематологии. Вы себя ощущаете больше онкологом или педиатром? 

— Я себя всегда ощущаю врачом. Это неразделимо — педиатр, онколог, гематолог. Педиатрия — это всегда дети, так же как и детская онкогематология, и эти направления взаимосвязаны. При лечении онкологических больных порой бывают осложнения, что справиться с ними можно только при наличии фундаментальных педиатрических знаний.

— К вам в отделение я поднималась на лифте с двумя женщинами — работницами больницы. Они спросили: «Вы к кому?» — «К онкологу Минкиной». — «Так она же совсем не онколог, а психолог!» — удивилась одна из них. 

— Это тоже правда! В своё время я окончила Университет марксизма-ленинизма. Помните, был такой на Мордовцева, 3 во Владивостоке?

Были разные направления, но я выбрала «Философию и современный мир». Нам читали не только философию, но и очень много психологии. Хотя я тогда уже давно работала, много что понимала и в профессии, и в жизни, но всё равно сделала для себя большие открытия, которые и сейчас позволяют разобраться в сложных ситуациях, лучше понять и детей, и взрослых.

— За 35 лет в онкогематологии вы можете сказать, что знаете про неё практически всё?

— Сказать, что видела и знаю всё, наверное, нельзя. Во всём мире детская онкология и гематология — наиболее динамично развивающиеся направления и в медицине, и в педиатрической науке. Они требуют постоянного изучения и каждодневной напряжённой работы — в плане диагностики, лечения, динамического наблюдения.

— В сентябре онкогематологическому центру исполнится 33 года. Что для вас самое важное в этих трёх десятках лет? 

— В Приморье в 90-е годы, когда мы только начали работать и выявлять онкологические заболевания у детей, выживало только 10 процентов. Сейчас — 75! Это и есть самое важное, что случилось за эти годы.

Вначале всё было очень сложно, и всё было не так. Детский онколог — одна на весь край. Она приезжала в клиники, где диагностировали онкологию, назначала лечение, и врачи, выхаживавшие детей, следовали этим рекомендациям.

Сегодня Краевой детский онкогематологический центр, по сути, является онкологическим диспансером в составе Краевой клинической специализированной больницы.

В центре сосредоточены абсолютно все виды медицинской помощи для этой категории больных детей. У нас действует кабинет амбулаторно-клинической помощи, где мы впервые ставим диагноз детям и наблюдаем за ними до 18 лет.

У нас два крупных стационарных отделения — онкогематология № 1, с реанимацией и интенсивной терапией, и онкогематология № 2, где проходят лечение в основном дети с тяжёлыми гематологическими заболеваниями. Это логично, потому что острые лейкозы и хронические нейролейкозы, хотя и относятся к злокачественным заболеваниям, но при этом входят в структуру гематологических. Кроме того, мы занимаемся реабилитацией больных детей.

— За эти годы очень многое изменилось? 

— Многое изменилось. Но философия оказания медицинской помощи детям с онкологическими и гематологическими заболеваниями осталась неизменной, и она единая для всего мирового сообщества детских онкогематологов.

Когда мы только начинали, были другие, нежели сейчас, протоколы лечения, но прогрессивные и достаточно серьёзные для того времени.

Сегодня в России создана эффективная детская онкогематологическая служба, частичкой которой является наш центр.
Каждый заболевший ребёнок консультируется в Москве, но при подозрении на онкологию гистологическое исследование первыми проводим мы. Затем ставим первичный диагноз и направляем морфологический материал в головное учреждение — Научно-исследовательский центр детской онкологии и гематологии им. Рогачёва. Там этот материал пересматривается, мы согласовываем с нашими коллегами протоколы лечения и начинаем лечить ребёнка.

Практически все наши дети проходят в федеральных центрах генетическо-молекулярные и цитогенетические обследования. Это жизненно важно. Чтобы получить хороший результат лечения, нужно точно знать, что это за опухоль. Разные формы новообразований требуют разных подходов, определённого набора лекарственных препаратов, совершенно иных схем лечения.

Раньше мы только мечтать могли о трансплантации стволовых клеток. Сегодня мы проводим эту процедуру всем, кому она необходима. За последние два-три года 14 детей из Приморья прошли трансплантацию в центральных клиниках.

— Детей, заболевших раком, становится больше? 

В Приморье каждый год у 54–55 детей впервые выявляются онкологические заболевания. Эта цифра почти неизменна все годы, за исключением 90-х, когда было 60 первичных больных.

— Как оценить показатель — много или мало? 

— Это средняя цифра по России. На 100 тысяч детского населения в стране приходится 13–14 случаев заболевания раком — это 50–52 ребёнка. У нас чуть больше, но число заболевших не растёт, и это самое важное.

— В 90-е выживаемость была 10 процентов. А сегодня? 

— По Приморскому краю — 75–80 процентов, и сегодня мы можем с полной ответственностью заявить, что у нас есть ещё горизонты — до 90 процентов выздоровления. Мы стремимся к этому. У нас каждый ребёнок, у которого впервые обнаружено злокачественное образование, проходит полный блок обследований, получает абсолютно все варианты лечения, которые есть в Российской Федерации.

— В прошлом году в крае было выявлено больше 20 детей с запущенной стадией рака — третьей и даже четвёртой. Как свести к минимуму такие случаи? 

— Нужно ещё активнее развивать раннюю диагностику и самим родителям быть настороже, подмечать, что происходит с ребёнком. Например, он вдруг стал чаще болеть вирусными заболеваниями. Или начал отказываться от привычной еды и любимых занятий. Раньше бегал-прыгал, а теперь почему-то устаёт, безвылазно сидит за компьютером или просто лежит на диване.

Это всё может быть сигналом о начале болезни. Нужно обязательно обратиться к врачу и пройти комплексное обследование.

К сожалению, остаются проблемы с ранней диагностикой в отдалённых сёлах, в неблагополучных семьях. Именно отсюда приходят к нам дети с большими опухолями. Лечим, спасаем.

— Ваш самый маленький пациент — сколько ему? 

— Самому маленькому, которого мы диагностировали совсем недавно, всего четыре дня. Родился уже с опухолью. Мы провели все исследования и в десять дней от роду передали ребёночка коллегам в Москву, в Национальный медицинский исследовательский центр онкологии имени Блохина, в отделение для детей раннего возраста — с рождения до трёх лет. Сейчас ему чуть больше месяца.

— Какие онкологические заболевания чаще всего встречаются у детей?

— Самые распространённые — болезни кроветворной системы. В онкологии это острые лейкозы, которые могут быть различными по своей форме, в зависимости от того, из каких клеток они вышли. На втором месте — опухоли головного мозга.

Остальные формы опухолей наблюдаем реже, но они всё время есть. Не бывает такого, чтобы какая-то из них отсутствовала.

— Какие считаются редкими? 

— Онкологические заболевания по сути своей — все орфанные, поскольку возникают среди небольшой части населения: до 10 случаев на 100 000 человек. (Орфанные, от английского слова orphan — беспризорная сирота, — это болезни, которые встречаются очень редко. — Прим. ред.)

В России в список орфанных заболеваний, по данным на май этого года, вошли 295 наименований. Из них я нашла 102 «своих» — те, что относятся к онкогематологии.

— Людмила Михайловна, очень хочется услышать счастливую историю выздоровления. Чтобы, как чудо.

— У нас каждый день — чудо, хотя мы, доктора, обычно про это не говорим. Лечение этой категории больных достаточно суровое. И мы все суровые, несмотря на то, что мы работаем в педиатрии, и детей любим безумно. Больных любим больше, чем здоровых, потому что с ними нужно очень много работать, чтобы они стали такими же, как все дети, и пошли в большую жизнь.

У нас есть ребёнок, который много лет наблюдается в нашем центре. Ему дважды делали трансплантацию, были рецидивы. Применили CAR T-терапию — один из современных методов лечения рака, когда из клеток больного извлекают T-лимфоциты, перепрограммируют и потом возвращают обратно, чтобы они начали уничтожать раковые клетки.

Сегодня этот ребёнок живёт, растёт, двигается, ездит на мотоцикле.

А недавно ко мне в дверь постучался молодой человек. «Проходите, — говорю, — какой у вас вопрос? — Людмила Михайловна, вы меня не узнаёте?! Я же у вас в онкологическом отделении лечился, когда мне семь лет было. — Солнышко, сколько тебе сейчас? — Сейчас мне тридцать. Я долго к вам собирался. Много-много раз проходил мимо больницы и всё никак не решался, но сегодня решил показаться. Спасибо вам!»

Вы знаете, это тот случай, когда ты особенно остро понимаешь, ради чего мы все здесь работаем. Горжусь нашим коллективом.

 Людмила Михайловна, огромное спасибо вам и вашим коллегам за профессионализм, самоотверженность, любовь к детям. Думаю, множество жителей края, больших и маленьких, не устают снова и снова повторять эти слова.