Амурские войны. В авантюрном романе 

Урок китайской грамоты от Андрея Калачинского 

«Айгун. Записки русского офицера с маньчжурской границы» — так называется только что вышедший в свет роман известного владивостокского журналиста Андрея Калачинского. Книгу презентовали в Музее-заповеднике истории Дальнего Востока имени Арсеньева, и не случайно: Владимир Клавдиевич — один из её героев.

Не случайной оказалась и дата презентации: 28 мая — День пограничника и одновременно годовщина подписания Айгунского договора с Китаем. Благодаря Айгунскому и Пекинскому договорам, заключённым в 1858 и 1860 гг., к России официально отошли Приамурье и Приморье.

Напрашиваются параллели и с Леонидом Юзефовичем, и с Юлианом Семёновым. В первом романе Семёнова об Исаеве-Штирлице «Пароль не нужен», где описан Владивосток времён Гражданской войны и действуют подлинные исторические герои, от командарма Блюхера до атамана Семёнова, автор, давая волю вымыслу, в то же время строго следует фактической канве. Калачинский играет где-то на этом же поле. Бок о бок с подлинными генералами Субботичем и Грибским у него появляются герои вымышленные, но в каждой строке чувствуется тщательнейшая, скрупулёзная проработка огромных исторических пластов.

На презентации завязалась дискуссия о жанровой природе «Айгуна». В пригласительном билете книга аттестовывалась как «роман-реконструкция» и «художественный исторический документ». Доктор исторических наук Амир Хисамутдинов сказал, что перед нами — «авантюрный роман».

Соглашаясь со всем вышесказанным, я бы добавил: это роман-загадка, роман-квест, в котором читателю предстоит многое угадывать.

Повествование ведётся от лица некоего офицера, называющего себя Дубровским. Автор интригует и даже пишет во вступительном слове, что его роль свелась к редактированию, а в основе книги — подлинные письма, будто бы адресованные Чехову и недавно обнаруженные в некоем американском архиве. Впрочем, для внимательного читателя в тексте оставлен ряд ключей, позволяющих раскрыть мистификацию. Так, есть основания полагать, что «Дубровский» — это Бронислав Громбчевский (1855–1926) — офицер, востоковед, путешественник, на рубеже XIX и XX веков служивший на Дальнем Востоке.

Это, впрочем, не единственная версия. «Почему бы нам не поверить, что таинственный автор настолько же реален, как и его персонажи?» — пишет в предисловии тот же Хисамутдинов. Добавим, что есть правда документа, а есть правда художника; порой миф говорит об эпохе и человеке больше, чем сухой факт. И если автор вовлекает нас в изысканную литературную игру, почему бы в неё не вовлечься?

Игра игрой, но разговор на самом деле идёт очень серьёзный. Калачинский фокусируется на узловых точках русской дальневосточной истории, включая и болезненные, о которых у нас вспоминать не принято: 1858-й, 1900-й, 1904-й годы.

С первой и третьей датами всё понятно: Айгунский договор и начало неудачной для России войны с Японией, которую маршалу Василевскому пришлось довоёвывать в 1945-м.

О событиях 1900 года у нас говорят куда реже. Это восстание ихэтуаней («боксёров»), в подавлении которого участвовало восемь стран, включая Россию. Войска генерала Линевича штурмовали Пекин; в Благовещенске, подвергшемся обстрелу с сопредельного берега, произошло трагическое «утопление китайцев» — изгнание чужеземцев на историческую родину, в результате которого утонули две или три тысячи человек (а может, и больше, — никто не считал).

Именно в эти дни 28-летний поручик Арсеньев ехал к новому месту службы во Владивосток и задержался в Благовещенске. Мы не знаем точно, в чём заключалось его участие в подавлении восстания и за что он получил серебряную медаль «За поход в Китай», которую сам впоследствии прятал и вообще наводил туман. В книге Калачинского утверждается, что Арсеньев «был в деле», штурмовал Айгун. Скорее всего, так и было.

Книга добавляет новые штрихи к образу Арсеньева. У Калачинского он читает Плеханова, Кропоткина, Бакунина и Маркса. Не чужд толстовства, так что подполковник Будберг в глаза называет поручика «бабой». Задумчив, мечтателен, убивать не желает… Не обошлось на Амуре и без амурных дел — Дубровский затаскивает Арсеньева в японский бордель, где 10 годами раньше отметился Чехов.

Разумеется, это художественная версия — достоверная и убедительная, но, конечно, не документ. Хотя и книги самого Владимира Клавдиевича — тоже не документ, книжные Арсеньев и Дерсу имеют ряд отличий от своих прототипов.

Чем ещё нам важен «Айгун»? Размышлениями о России, мире, цивилизации… Серьёзными и порой едва ли не крамольными, учитывая нынешнюю дружбу России с Китаем, из-за которой даже годовщины событий на Даманском у нас отмечаются в полуподпольном режиме, чтобы не злить соседа. Так что справедливо журналист Андрей Островский сказал на презентации об «авторской смелости».

Говорят, всякая книга о прошлом — она и о настоящем. Справедливо это и в отношении «Айгуна». Историк Лаппо-Данилевский, встретившийся герою в поезде, говорит: «Да как вы не старайтесь, ни хамелеонствуйте, — Европа не примет. Дальше крыльца не пустит. Заставит уши с мылом вымыть и кёльнской водой надушиться, но и после этого оставит в дверях… Наши надежды на Европу — это географическое заблуждение… Европа — понятие политическое. Оно обозначает германо-романскую цивилизацию. В ней славянам место только в самом низу… Что ж мы так падки на пирожные европейской мысли? Это же унизительно! Не благороднее ли создать своё достойное общество? …Мы для Европы — препятствие для развития… Чтобы стать европейцем, надо просто вытравить в себе русского, отказаться от языка, культуры, признать свой народ никчёмным, а историю своего государства ужасной и позорной, и только после этого вас зачислят в подготовительный класс. Скажу проще: чтобы стать европейцем, надо от себя полностью отказаться. И от государства своего тем более». С одной стороны, типичное славянофильство XIX века. С другой — разве не про сегодняшний день это сказано?

Только что издательство «Рубеж» выпустило первое полное собрание сочинений Арсеньева. Выходят новые исследования его жизни и творчества. Теперь арсеньевиана продолжилась историческим романом. Спасибо Андрею Калачинскому за то, что он возвращает нам забытые имена и эпизоды, по-новому подсвечивает широко известные фигуры и события.

Айгун — это нынешний Хэйхэ, куда недавно достроили мост; Калачинский построил собственный мост между прошлым и настоящим — ажурный, изящный, но опирающийся на прочный фактический фундамент.