Михаил Тарковский в зеркале живых вёрст

Писатель, сибиряк, охотник представил во Владивостоке свои книги

Уже не в первый раз во Владивосток из Красноярска приехал прямо на своей машине (не только с правым рулём, но и с приморскими номерами) писатель Михаил Тарковский.

Столичный уроженец, внук поэта Арсения Тарковского и племянник режиссёра Андрея Тарковского больше 40 лет назад, окончив Московский пединститут имени Ленина по специальности «география и биология», уехал на Енисей, в Туруханский район Красноярского края. Добывал соболя, начал писать стихи, потом — прозу… Таёжную, охотничью, деревенскую линию в его творчестве (повести «Енисей, отпусти!», «Замороженное время») позже дополнила дальневосточная, тихоокеанская, праворульная («Гостиница «Океан», «Тойота-креста»).

Линия судьбы

Во «Владкниге», краевой библиотеке имени Горького и библиотеке «БУК» писатель представил владивостокцам свои книги — «42-й до востребования» и «Живая верста».

В «42-м до востребования» — уже не енисейские охотники или дальневосточные автоперегонщики, а сам Михаил, его московское и среднерусское детство, родные. Среди них — и дед, и дядя, от которого племяннику на память достались кастет, ушанка с кожаным верхом и офицерский ремень… Но прежде всего — бабушка Мария Ивановна Вишнякова. Именно она здесь — важнейший человек. Откровенность в этой книге, отличающейся немемуарной отчётливостью оттенков, достигает почти исповедального градуса. Автор пишет о том, как растёт душа человека через открытия, посвящения и неизбежные потери. Как случайные, казалось бы, события складываются в линию судьбы; как обнаруживается смысл в том, что раньше представлялось не стоящим внимания…

Сборник «Живая верста» сам автор определяет как «хрестоматию енисейской тайги». В эту книгу вошли произведения разных лет, объединённые Енисеем. Это рассказы, повести и даже сказки, герои которых — люди, звери и сама сибирская природа.

Встречи Михаила Александровича с читателями прошли настолько тепло, как будто это был разговор по душам где-то на таёжном привале.

О «42-м до востребования»

— Моё детство прошло в Москве. До пятого класса я жил с бабушкой Марией Ивановной Вишняковой — первой женой поэта Арсения Тарковского. Их сын, знаменитый кинорежиссёр Андрей Тарковский, однажды сказал: всем, что у меня есть, я обязан маме. Это действительно так — она костьми ложилась, чтобы детям дать представление о том, каким должен быть русский человек, погружённый в свою историю, культуру, географию… Думаю, что с дядей ей это удалось полностью. Мне, видимо, достались какие-то уже остатки… А может, и не остатки — мне их тоже хватило с головой, я до сих пор ими живу.

Бабушка прежде всего воспитывала Человека с большой буквы, потом уже — всё остальное. Она открыла мне трое ворот — в русскую литературу, в русскую природу и в православный храм. Были книги, классическая музыка, было таскание меня по художественным музеям. Бабушка возила меня по своим родственникам, по средней полосе России, где она раньше жила, — Волга, Калужская область, Козельск, Кинешма…

Благодаря книгам, которые она мне подсовывала, я и оказался по эту сторону Урала. С детства был знаком с Бианки, Арсеньевым, Федосеевым, у меня уже была заочная любовь ко всем этим просторам Сибири, Дальнего Востока. Бабушка рассказывала и о Енисее — со слов моего дяди, которого она туда отправила после школы (ей показалось, что он попал в дурную компанию, и она устроила его в экспедицию института НИГРИЗолото — на реку Курейку, в Туруханский район). Это тоже, видимо, на меня повлияло, хотя и у меня самого была огромная тяга к природе, бабушка это чувствовала и поддерживала.

Когда я дозрел до книги, в которой бабушка — одна из главных героинь… Эту книгу я писал четыре года. Целый год не мог найти интонацию. Не должно быть ощущения фальши, неестественности, а с другой стороны — нужно найти новое звучание слова, новый какой-то его поворот, который подходит для этого содержания… В качестве образцов я представлял «Детство» Толстого, «Жизнь Арсеньева» Бунина и «Последний поклон» Астафьева. С Толстым сразу понял, что никак не могу приспособить его к себе или себя к нему. Под Бунина попробовал — тоже не получилось, началось какое-то искусственное построение фразы. Решил делать эту книгу как «Последний поклон», не подражая, конечно, но всё равно считая его образцом. Это тоже история бабушки и внука, тоже повествование в рассказах. Каждый из них, будучи выдернут из толщи повествования, представляет собой самостоятельную единицу со своей драматургией.

О «Живой версте»

— Проза, которая собрана в этой книге, отражает образ Енисея от монгольской границы до Таймыра — все места, где мне приходилось бывать, работать. Ещё после девятого класса школы я попал в Туву, в противочумную экспедицию. Переносчиками чумы были блохи, которые живут в шерсти пищух, сусликов, тарбаганов. Все эти животные в границах очага подлежали физическому уничтожению. Жестоко, но жизнь человека дороже. Нужно было отработать такие яды, которые не влияли бы на пищевую цепочку, — чтобы хищник, который сожрёт погибшего зверька, не отравился. Жалко до слёз, но мы понимали, что это наш долг…

Прозу в этой книге сопровождают картины Вадима Алексеевича Горбатова — наверное, лучшего на сегодняшний день художника-анималиста. Над ними он работал два года. Обычно художник подстраивается под писателя, а здесь я был вынужден подстраиваться под художника, чтобы ему было интересно. Тут много всего — рассказы, повести, форма хрестоматии позволила включить в книгу ещё и отрывки из нескольких повестей… Есть даже сказки для взрослых, хотя дети, конечно, тоже могут их читать. В одной из них охотник превращается в соболя, другая написана от лица охотничьей собаки.

О дороге из Красноярска во Владивосток

— Первый раз в жизни негде было переночевать — всё забито перегонами! Однажды между Читой и Благовещенском пришлось даже спать в машине. Раньше этим никогда не озабочивался — где ночь поймала, там и упал, в любом заезжем дворе. А сейчас невозможно просто — толпы народа, дикое количество фур, автовозов… Много праворуких машин, леворукие тоже присутствуют в виде Китая и Кореи. Но вот в Благовещенске Китай — в километре, и при этом 98 процентов машин — японские праворукие! А в Красноярске, например, китайских больше… Это говорит о том, что дальневосточники всё равно по-прежнему предпочитают машины с правым рулём.