Сгоревшие надежды

Захватывающий триллер о судьбе приморского золота времён Гражданской войны

фото: kpcdn.net

Сто лет назад, 5 августа 1923 года, в Токийский окружной суд поступило исковое заявление от некоего Мстислава Головачёва, желавшего истребовать у японского правительства денежный эквивалент части вывезенного из Приморья золота — «на нужды эмигрантского Сибирского освободительного движения». В этой фразе что ни слово — то вопрос. Кто он такой, Головачёв? И что же: кроме нашумевшей истории с золотым запасом России, который чуть не приватизировал адмирал Колчак, была ещё одна, никому не известная — про наше, приморское золото? Была. И не просто история, а криминальный триллер! 

ЭПИЗОД 1: Экимчан — Угловая — Хабаровск

Эта запутанная история началась в августе 1918 года, когда большевистский Совет г. Благовещенска послал на золотые прииски в посёлок Экимчан Буреинского округа Амурской области отряд красноармейцев. Цель — конфискация золота. Солдатики с задачей справились и отправили революционным хозяевам 192,5 кг золота (здесь и далее мера веса в пудах не приводится как устаревшая) на сумму 921,6 тысячи рублей. Но до Благовещенска драгметалл не добрался. Ельцов и Левашов, владельцы приисков и конфискованного золота, организовали нападение на пароход, на котором перевозилось золото, — вернули товар обратно. Доставив его на приморскую станцию Угловая, они сдали его на временное хранение в Угловское волостное управление.

О золотишке пронюхали вездесущие японские интервенты, и командир японской дивизии генерал Оой быстренько его присвоил, пояснив, что «золото считается японским военным призом и его судьба должна решаться на союзнической конференции». Обескураженные купчины кинулись по инстанциям — то к управляющему областью Прищепенко, потом к верховному уполномоченному Колчака на Дальнем Востоке генералу Хорвату. Колчак кого надо нагнул, и после бюрократических проволочек Оой согласился вернуть драгметалл законным владельцам. Точнее, сделал вид: от них требовалось соблюсти формальности и документально доказать, что золото принадлежит им, а не кому-либо ещё. Ельцов с Левашовым бумаги выправили, но то ли формой, то ли из-за размытости печатей — только они японского генерала не устроили! Бодяга со спектаклем о возврате золота тянулась аж до июля 1919-го, пока, наконец, эти активы не передали официальным колчаковским властям. А оставшийся безымянным правительственный клерк в ранге «особо уполномоченного по денационализации», также утомлённый затянувшимся общением с ограбленными промышленниками, сдал золото на хранение в Хабаровское отделение Госбанка. Предполагалось, что драгметалл будет храниться там до лучших времён и когда-нибудь всё же будет возвращён владельцам.

Но вышло так, что лучшие времена так и не наступили. Пришли худшие. На сцену вышел Иван Калмыков, атаман Уссурийского казачьего войска и теневой хозяин Приморья, так любивший терроризировать своими набегами муниципальные власти на местах. Он решил развеяться и с несколькими сотнями верных рубак расчистил себе путь до Хабаровска...

ЭПИЗОД 2: сюжет от атамана

Атаман о золоте, конечно, знал. Но пока бесчинствовал в Хабаровске, никаких конкретных планов на него не выказывал (а чтоб оно не пропало, наложил арест на все материальные активы отделения Госбанка). Но наступали красные. Пришла пора Калмыкову покидать Хабаровск, и путь его с верной сотней лежал за кордон, в Китай. Далее, по воспоминаниям немногочисленных очевидцев, дело было так.

12 февраля 1920 года атаман письменно уведомил руководство банка, что «ввиду тревожного политического положения он, как представитель атамана Г. М. Семёнова, обязан взять под охрану весь золотой запас», поэтому следует сдать всё имеющееся золото его помощнику полковнику Савицкому. Городские власти вяло возразили, что «золото есть достояние государства и передаче атаману не подлежит». Атаман долго смеялся. В ночь с 13 на 14 февраля Савицкий с парой головорезов прибыли в банк. И процедура прошла не скучно, с огоньком. Служащие, отказавшиеся добровольно выдать золото, крепко получили по щам, а управляющий банком, от трагизма ситуации впавший в истерику, забавно бился на полу в нервном припадке. Печати с дверей сорвали, золото увезли. Сколько? Более 628 кг, включая драгметалл, принадлежавший ограбленным благовещенским промышленникам.

Уже на следующий день золото передали японскому командованию. И здесь — пока неразгаданная историческая загадка. Так, во всех известных рассказах про садиста-атамана подчёркивается, что золото он японцам отдал в счёт оплаты их услуг по охране города и за поставленное ему оружие с амуницией. То есть просто ограбил отечество. Может, так и было? Вполне. А может, и не так, потому как подъесаул Николай Клок, передававший золото японскому капитану Акабе, получил от того расписку с «описанием чемоданов и мешков». Весь экспроприированный атаманом драгметалл находился в оригинальной упаковке, «той самой, в которой хранился в банке». При этом также по акту японцы приняли и ювелирные драгоценности, принадлежавшие лично Калмыкову (понятно, что награбленные), и иные его «ценные вещи». То есть он планировал (и ушёл) в Китай налегке, хотя мог навьючить слитками десяток лошадей и попробовать купить себе за кордоном райскую жизнь! Посему официальная версия именно о царском подарке, сделанном им японцам, выглядит не так уж безупречно: если б он действительно оплатил золотом долг, то изъятого в банке металла хватило бы с лихвой — и уж точно не понадобилось бы добавлять личные побрякушки. Похоже, что слитки Калмыков всё же передал на хранение. И да, уже летом японцы признали, что золото от атамана получили. Конечно, внести ясность в этот вопрос и тем самым себя хоть как-то реабилитировать мог бы сам беглец, однако был убит в перестрелке с китайскими пограничниками...

Как бы там ни было, но при эвакуации из Хабаровска в октябре 1920 года полковник Суга передал «калмыковское» золото начальнику своей военной миссии полковнику Гоми. Тот благополучно доставил его во Владивосток, где и поместил на хранение в один из банков. Так хабаровское золото стало приморским, а триллер — продолжился!

ЭПИЗОД 3: деньги давай!

Во Владивостоке обманутые промышленники продолжили попытки вернуть своё золотишко. Ну и настырные: страна корчится в муках гражданского противостояния, в крае меняются белые режимы и страдают от голода крестьяне — а им золото подавай. Не понимают они, что японцы, какие бы обещания ни давали, заветные слитки уже не вернут! Представители купцов Соколовский и Попов, прибыв во Владивосток, пробились на приём к полковнику Гоми и представили документы о том, что часть вывезенного им золота является собственностью их доверителей. Гоми, начавший валять привычного дурака, заверил господ, что золота у него нет, оно весной 1919 года «было передано на почту в Хабаровске». Там, мол, на почте и искать надо. Господа напряглись, подсуетились и раздобыли ценнейший документ — фотокопию акта-расписки, выданной в своё время подъесаулу Клоку японским капитаном Акабе.

Порядочному человеку в подобной ситуации крыть, конечно, нечем. И Гоми согласился золото вернуть. Но, конечно, не каким-то купчишкам. Поскольку оно было получено от атамана Калмыкова как «представителя населения» (демократически избранного атамана Уссурийского казачьего войска), то передать драгметалл можно лишь заместителю атамана и уже генералу Савицкому, который с апреля 1921 года стал новым атаманом приморских казаков.

Скорее всего, оборзевший Гоми и для Савицкого приготовил бы некую бюрократическую круговерть, что не позволила бы этим наглым русским вернуть золото. Но ему неожиданно помог атаман Семёнов! На правах самого авторитетного белого генерала он послал к Гоми состоящего при собственном штабе японского майора Куроки. С требованием передать золото уже ему, под предлогом «сбора средств для борьбы с большевиками», а также в связи с тем, что «атаман Калмыков был его подчинённым». В помощь Куроки из Харбина во Владивосток подтянулся и подъесаул Клок. Но оригинал расписки представить не смог — то ли в поезде обчистили, то ли пропил ценный и дорогостоящий документ в пути. Вот так: прибыл в приёмную, пошарился по карманам френча и галифе — нет бумаги! А на нет и суда нет, Гоми подъесаула не принял.

Разочарованный Куроки несколько дней отирался в высоких кабинетах, прислушивался к разговорам в курилках... И понял, что Семёнову тоже ничего не светит, потому что (как он позднее доложит атаману) «в предприятии “калмыковское золото” замешаны чины высшего японского командования». То есть все доли заветного металла заблаговременно подсчитаны и поделены. Военная японская верхушка только и ждёт удобного случая, чтобы, сохранив лицо (то бишь внешне не выглядя бесцеремонными грабителями), умыкнуть всё приморское — не только «калмыковское»! — золото. И случай такой представился в самый последний момент, 25 октября 1922 года...

[Здесь находится галерея]

ЭПИЗОД 4: мужчины по вызову

Для читателей — простой на засыпку: кто был последним правителем Белого Приморья? Те, кто назовут генерала Дитерихса, не ошибутся фактически. Те, кто припомнят адмирала Старка, которого ушедший 20 октября в Корею Дитерихс наделил чрезвычайными полномочиями для сбора эмигрантской эскадры, — также формально будут правы. Но и неправы тоже. В полдень 21 октября 1922 года над гостиницей «Золотой Рог» взвился бело-зелёный флаг Сибирского областного правительства! Эту акцию устроили местные лидеры думской фракции Анатолий Сазонов и Мстислав Головачёв. Проигнорировав полномочия, переданные Старку Дитерихсом (или просто не зная о них), они вывесили у входа наскоро слепленный информационный плакатец, в котором известили горожан, что «правительство автономной Сибири приняло на себя всю полноту государственной власти на территории Сибири и Дальнего Востока». Новая власть, естественно, восстановила «все свободы» и подтвердила намерение защитить Приморье «от большевиков». И даже пообещала «воевать за автономную Сибирь», растуды её в качель! Самоназначенные лидеры Приморья присвоили себе полномочия председателя правительства (Сазонов) и министра финансов (Головачёв). Руководитель городской Думы Николай Андрушкевич лишь заметил, что «это правительство было во Владивостоке по счёту одиннадцатым, а может быть, двенадцатым».

Ну очень смешно? Конечно! Если бы только не знать, что новые хозяева края передали в распоряжение японского правительства в лице полковника Гоми всё оставшееся золото, хранившееся в подвалах владивостокских банков. (Поясним во избежание путаницы: двумя годами ранее генералы Розанов и Петров вкупе с атаманом Семёновым передали японцам из золотого запаса России, ранее контролировавшегося Колчаком, 55 тонн, 145 и 22 ящика драгметалла соответственно. Фактически — на хранение, и по этим эпизодам найдены долговые расписки. Но эти факты к приморскому золоту прямого отношения не имеют.) Японцы получили чуть более 200 тонн, и это было не только «калмыковское», но и наше, исконно приморское золото, принадлежащее самим финансовым учреждениям, приморским и дальневосточным предпринимателям, многочисленным зарубежным фирмам и инвесторам. И тот же самый вопрос: золото подарили или просто передали на безответственное и хищническое «хранение»? Об этом речь впереди, а пока приглядимся внимательнее к этим двум главным героям нашей публикации (конечно, с приставкой «анти»)...

АНАТОЛИЙ САЗОНОВ, председатель. Окончил Петровско-Разумовскую академию, в юности был марксистом и народовольцем. С 1908 года эсер, за революционную деятельность сослан в Сибирь. Неожиданно открыл в себе талант организатора кооперативного движения: трудился секретарём Комиссии сибирских кооперативов, затем подвизался в правлении Союза сибирских кооперативов «Закупсбыт». После Февральской революции из хозяйственника переквалифицировался в политика: председатель уездного Совета крестьянских депутатов, депутат Временного совета Российской республики, уполномоченный Временного Сибирского правительства. Редактировал газету «Народная Сибирь». Поддержал выдвижение и выборы верховным правителем адмирала Колчака, но после падения диктатуры отбыл в Харбин. В 1921 году приехал во Владивосток. Здесь вновь с головой окунулся в общественно-политическую жизнь: избрался депутатом Народного собрания ДВР, членом Дальневосточного комитета сибирских областников-федералистов и председателем Совета уполномоченных автономной Сибири. Несмотря на пёструю биографию, созвучную эпохе, в целом выглядит человеком достойным.

МСТИСЛАВ ГОЛОВАЧЁВ, министр финансов. Коренной сибиряк, патриот родных просторов (после окончания юридического факультета Московского университета вернулся в Томск). Защитил магистерскую диссертацию по теме государственного и международного права, с 1918 года — приват-доцент Сибирского университета. Ни в одной из партий принципиально не состоял ни дня. В революционную годину оставил науку и занял пост заместителя министра иностранных дел во Временном Сибирском правительстве. По поручению Колчака готовил проект положения об автономном устройстве Сибири, но после падения диктатуры документ уже не понадобился. Перебравшись во Владивосток, устроился внештатным преподавателем в Восточный институт читать лекции по международному праву. В мае 1921 года приглашён на должность министра иностранных дел во Временное Приамурское правительство братьев Меркуловых. 21 октября 1922 года занял тот же пост в «кабинете министров» Сазонова. По оценке современников, был «хорошим учёным» и «лёгким в общении» коллегой.

Так почему же эти два достойных человека, зная, что адмирал Старк со дня на день отправит в неизвестность последнюю белую эскадру, затеяли на исходе агонии режима этот пошлый политический фарс? Что ими двигало? Объяснение, которым они позже попытаются оправдаться, звучит так: они рассчитывали идеологически консолидировать несколько сотен не успевших погрузиться на корабли каппелевцев и создать новое правительственное ядро для борьбы с наступавшими красными. Версия не просто так себе — она и тогда и ныне выглядит юмористически! Ответ — в манящем блеске «золотого тельца», в мгновение ока превращающего порядочных людей в негодяев. Как мы помним, японские генералы (те, кто из когорты бессовестных грабителей) всё ж не хотели таковыми остаться в истории, для них было важно сохранить при подобных «акциях по отжиму» хоть какие-то штрихи законности. И полковник Гоми предложил Сазонову с Головачёвым стать «калифами на час», дабы от имени последнего приморского правительства официально передать японской стороне всё приморское золото! Взамен пообещал то ли 5, то ли 10 процентов от сделки, а также комфортные места в каютах броненосца, уходящего в Японию. И без всякой там неизвестности в тесноте, что ждала бы их на утлых судах Старка, которые непонятно когда и куда доплывут. Всё просто: Гоми срочно понадобились «мальчики по вызову» — и он их нашёл. Не мальчиков — взрослых и умных мужчин цинично использовали: до Японии довезли, а вот с золотом надурили. Начисто. Именно поэтому Головачёв и начал судиться. Правда, не за всё фактически уворованное золото в целом, которое он бы мечтал вернуть России. А только за его часть. Свою, можно сказать, обещанную и неполученную долю, которую якобы и планировал направить на нужды возглавляемого им «эмигрантского освободительного движения»! Для цензурного комментария — слов нет!..

ЭПИЗОД 5: очистительная карма

Трагический триллер с элементами фарса будет завершаться также трагично, но уже с налётом мистики...

Анатолий Сазонов, поняв, что обещанных слитков уже не получит, переберётся в Шанхай. Дабы не зарабатывать на хлеб починкой чужой обуви, продолжит юмористический дивертисмент, затеянный во Владивостоке: создаст из таких же, как сам, эмигрантов-бедолаг «Совет уполномоченных организаций автономной Сибири» и провозгласит его «Сибирским правительством в изгнании». Сам, понятное дело, его и возглавит. «Председатель» отправится с протянутой рукой собирать средства на новую борьбу с большевизмом, но подавать будут скупо и крайне неохотно. Уже в январе 1925 года по этой причине Сазонов свою политическую лавочку прикроет. И практически мгновенно его одолеют старческие хвори и безденежье. Борясь с тяжёлой болезнью, отягощаемой отсутствием лекарств и постоянным недоеданием, он протянет в страданиях ещё два года и покинет этот мир в марте 1927-го. Карма?

Мстислав Головачёв останется в Японии и устроится поприличнее, всё на ту же педагогическую стезю. В июне 1923 года попытается отсудить часть золота, рассмотрение иска неторопливая японская юстиция назначит на 2 сентября. Важно: на заседании должен был прозвучать ответ на главный интригующий исследователей и ныне вопрос — что юридически означила передача Сазоновым приморского золота Японии? Фактический дар или временное хранение? И если у истца имелись на руках документы (а именно акт приёма-передачи драгметалла с искомой формулировкой), то значит, он полагал, что его шансы выиграть процесс — реальны? Но ответ так и не прозвучит... 1 сентября случится Великое японское землетрясение Канто. Гостиница, в которой обитал Головачёв, частично обрушится. Сам в последнюю секунду успеет выскочить из подъезда и спастись. Но вспыхнувший пожар безвозвратно уничтожит все имевшиеся у него доказательства по делу — подлинники банковских документов, а главное — расписку. Карма?

Потрясённый Головачёв покинет Японию и эмигрирует в Шанхай, где до 1947 года будет работать профессором в русскоязычном институте и жить безбедно. После большевизации Китая переберётся в Сан-Франциско, где продолжит заниматься общественной работой и читать лекции студентам. На тему уворованного золота никогда высказываться не будет и юридический статус этой сделки так и не прояснит. Примет американское гражданство. Скончается в 1956 году на 66-м году, а на надгробии, по его личной прижизненной просьбе, крупным шрифтом начертают надпись «профессор Головачёв». Простенько и со вкусом.

Триллер о приморском золоте подходит к концу, и осталось ответить на один вопрос: так о чём же он? Пожалуй, об интригах и алчности. Предательстве и утраченных надеждах...