Дал присягу — назад ни шагу!

Новые и малоизвестные подробности Русско-японской войны

9 февраля 1904 года началась Русско-японская война. Ей посвящены десятки публикаций и документальных видеороликов, найти которые в Сети несложно. Они — обо всём и ответят на любые вопросы. Вроде всё так. И не так. Потому что и по сей день в газетах и журналах столетней давности, в научных трудах отечественных и зарубежных историков (изданных тиражом от 50 до 300 экземпляров) хранятся крупицы практически неизвестных знаний о той войне. То, что нам удалось отыскать и сложить вместе, — перед вами...

 

Как родная меня мать провожала

Сразу после начала войны нашу армию пополняли добровольцы и мобилизованные. За первые два месяца зачислили на службу 9 376 добровольцев, в их числе скульптора Бориса Микешина, художника-баталиста Ивана Владимирова, писателей Викентия Вересаева и Николая Гарина, певицу Анастасию Вяльцеву. Не остались в стороне и учебные заведения. В составе Первого санитарного отряда ушёл на фронт приват-доцент Московского университета Александр Прокунин, рвались громить япошек школьники и гимназисты. Чаще всего, правда, зелёная молодёжь добраться на фронт не успевала — их перехватывали и возвращали домой, но они сбегали снова и снова! Неожиданный патриотизм в отношении своей новой родины проявили и высокопоставленные персоны. Так, принца Хаима Бурбонского, уже сражавшегося в российской армии при усмирении «боксёрского восстания», зачислили поручиком гусарского полка, а князя Арсения Карагеоргиевича, родного брата короля Сербии, — есаулом в казачью сотню.

Желали защищать Отчизну и женщины. Как сообщал 22 июня 1904 года «Русский листок», «в киевское уездное присутствие каждый день является крестьянка Казанской губ. Чистопольского уезда Анисья Евдокимова, 17 лет, и просит зачислить её добровольцем в действующую армию». В Оренбурге казачка Анна Кожанова «тоже пожелала отправиться на войну, подала прошение о зачислении её казаком в полк и обязалась отправиться на собственном коне; на сборах под Верхнеуральском училась старательно и выглядела в строю не хуже казаков».

Но находились и те, кто желал попасть на войну из карьерных соображений. Как, например, некий офицер Грулёв: «Уж я себе Георгиевский крест добуду. Весь полк свой уложу, а беленький крестик у меня непременно будет ...мне бы в подполковники как-нибудь попасть, ведь не сидеть же в штабе дивизии до смерти капитаном».

Конечно, одними добровольцами сформировать миллионную армию было невозможно. Однако, стремясь избежать ненужного социального напряжения, самодержец Николай II принял решение размазать призыв по губерниям в виде частичной мобилизации. В армию брались «все мужики до 45 лет», при этом «отправлялись в части первые явившиеся — исполнительные и степенные бородачи». От призыва освобождались «по причинам телесных недостатков или болезненного расстройства, из-за роста, по семейному положению, по званию и роду занятий, по имущественному положению и по образованию». И из-за этого широкого отказного перечня, составленного ещё в мирное время, «отмазалась» примерно треть призывников. Как, например, прапорщик запаса тенор Леонид Собинов, внезапно сражённый «сильным нервным расстройством». Поэтому, с учётом того, что «кучерявые» и «приблатнённые» успешно откосили от отправки на фронт, их заменили «не только возрастные, но и больные, в том числе душевными заболеваниями, алкоголизмом, хроническими инфекционными заболеваниями и даже сифилисом».

Мобилизация в целом шла туго. Поэтому начиная с мая 1904 года церемоний всё меньше: «...в деревнях людей брали прямо с поля, от сохи, ...в городе полиция глухими ночами звонилась в квартиры, вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок». В ноябре того же года «в Варшаве Люблинский полк отказался идти на войну, 8 человек из полка было решено повесить». Однако, несмотря на все сложности, усилия властей дали требуемый результат: мобилизационные планы оказались выполнены (по регионам) на 97,8–99,1 %.

Для тела и души

Между перестрелками, атаками и отступлениями тянулись военные будни. Не всегда получая вовремя снабжение продовольствием от интендантства, солдаты зачастую недоедали. И в этих ситуациях настоящими гастрономическими праздниками становились раздачи посылок Красного Креста и иных российских благотворительных организаций! В них были красное вино, шоколад, мясные консервы и сухое молоко. Скучая по сладкому, солдатики тратили своё денежное довольствие кроме табака, спичек и папирос на «шоколадные конфекты, карамель, леденцы, бисквиты и пирожные» (всё это приобреталось у китайских торговцев, проникавших почти на передовую). Офицеры были побогаче и могли себе позволить «очень недурное французское красное вино местного разлива, настоящее шампанское ...даже швейцарский сыр».

После строительства полковых церквей в войсках стали кроме организации календарных богослужений широко отмечать церковные праздники, и в первую очередь Рождество и Пасху. Солдаты относились к ним с огромным энтузиазмом. И особенно старались прибрать импровизированные церкви накануне светлых дней: «Из простого огорода устроили цветущий сад. Выровняли большой четырехугольник, утрамбовали, обсадили срубленными деревьями, да так искусно, что все принимали их за настоящие. Собрали массу цветов, украсили ими деревья, офицерский и солдатские столы. Стол для иконы весь в цветах. Нужно было видеть восторг солдат-устроителей: как дети утешались они, глядя на свой сад, на изумление гостей при виде их художеств». А когда раздавался пасхальный благовест колоколов, «...со всех сторон бесшумно двигались тени по направлению церкви; кто только мог спешил помолиться об избавлении от грозящих бед, но, уходя, прощался с остающимися дома; могли ведь не вернуться или не застать в живых».

Светлый праздник Пасхи; фото: pravmir.ru

Суровые болезни войны

Увы, война — это смерть и боль, ранения и болезни. И как это ни странно, в течение всей этой войны, как свидетельствует медицинская статистика того времени, «среди пациентов лазаретов и госпиталей больше всего было не раненых, а больных». И на первом месте — страдавших венерическими заболеваниями. Так, по статистике Харбинского сводного госпиталя № 4, «за всё время деятельности через него прошло всего 28 154 человека, из них раненых — 225, венериков — 26 316, тифозных — 616, кожных — 202, остальные — прочие больные». Причём многие из призванных на театр военных действий «не сознавали, что это результат давнишней заразительной болезни, а считали себя больными простудой, причём иногда отказывались от лечения».

Некоторые, в том числе и нижние чины, заражались ещё в дороге, «находя самые разнообразные возможности вступления в половые контакты, ...не проходило ни одного поезда с войсками и новобранцами, чтобы не было учинено вследствие близости домов терпимости беспорядков, зачастую оканчивающихся увечьем нижних чинов». Любители продажной любви находили её даже на фронте в лице доступных китайских проституток. Однако случались и романтические истории: ухаживали за сёстрами Красного Креста и разными дамами, «так или иначе оказавшимися в прифронтовой полосе». Иногда эти любовные экзерсисы завершались заключением брака, правда, в силу военного времени «без соблюдения брачных церемоний».

Складной цинковый госпиталь Красного Креста; фото: Сергей Прокудин-Горский

Другие болезни войны — тиф и дизентерия. Солдаты, имевшие смутное представление о санитарии и гигиене, «набрасывались в походах на грязную гнилую воду, на прескверные, совершенно незнакомые овощи, которые поедали, не зная толком как даже есть их надо». Дошло до того, что из Военно-медицинской академии на Дальний Восток были откомандированы 15 врачей-терапевтов — специалистов в области бактериологии и дезинфекции. Они организовывали врачебные летучие отряды и при первой же необходимости «выезжали в части и районы, где возникала опасность эпидемий». Помимо инфекционных, настоящим бедствием стали также простудные заболевания, в том числе «простуда печени» и катаральное воспаление лёгких, душевные расстройства и острые психозы. Многие вчерашние мобилизованные, ранее не нюхавшие пороху, рефлексировали, а «оказавшись в новой ситуации, не всегда могли сразу адаптироваться к ней». А кто-то, напротив, впадал в ненужную аффектацию, как врач Владимир Кравков: «Я искал подвига, и меня нисколько не страшила смерть. Признаюсь: быть убитым, не убивая ближнего, — эта перспектива была для меня даже заманчивой». Отсюда и рост среди наших солдат и офицеров числа душевнобольных (за второй год войны — на 41 %). Увы, распространённым выходом из депрессивных расстройств стали суициды. «Капитан Резанов, раненный в ногу, не раз видевший смерть, отбивавший массу самых бешеных атак неприятеля, до того расстроил свои нервы, что не смог примириться с мыслью об операции и застрелился в госпитале». Царство вам Небесное, храбрый капитан...

Окончание — в следующем номере ДВВ.