Соловей панихиды хрустальной

Александр Вертинский представлял публике «искусство странное и фантастическое»

11 октября 1950 года концертом во Владивостоке начались дальневосточные гастроли певца Александра Вертинского. Артиста театральной сцены и талантливого исполнителя, ценителя творческой богемы и кумира женщин. Эмигранта, добровольно оставившего Россию, — и путь обратно у которого занял более четверти века. Как же так произошло?.. 

НАЧАЛО: юноша со взором Пьеро

Лицедействовать Александр начал ещё в гимназии, по окончании которой сразу же подался в артисты. Начинал в московском театре «Алатор», снимался ещё в немом кино — но ни славы, ни денег это ему не принесло. Только в 1915 году, уже 26-летним, он нашёл свою нишу в мире искусства: стал автором-исполнителем собственных песен.

А что касается образа Пьеро, не выстрелившего в театральной стезе, то Вертинский повторно использовал его на старте бардовской карьеры. Он выходил на сцену в костюме этого персонажа с характерным для тех декадентских времён набелённым лицом и нарисованными домиком бровями. Соответствующим был и репертуар: романсы, невесёлые, лирические и романтические песни, уводящие от суровой или скучной действительности. А взамен — драматизм и даже смерть, что способна безжалостно прервать взаимоотношения любящих сердец в момент наивысшего расцвета чувств. Как, например, в романсе «Панихида хрустальная»: «Вспоминайте, мой друг, это кладбище дальнее, где душе вашей бально-больной, вы найдёте когда-нибудь место астральное и последний астральный покой». Женская часть публики, понятное дело, рыдала навзрыд, а мужчины героически прятали в бакенбардах и пышных усах скупые слезинки…

Революция и Гражданская война вынудили певца стать эмигрантом. А что ему оставалось делать? Или петь «Марсельезу» с «Интернационалом» — или влачить существование полуподпольного кафешантанного исполнителя с его «сероглазыми королями» и «бананово-лимонными сингапурами». Красная идея оказалась ему не особо близка, и выбор был сделан…

ЕВРОПА, США: хорошо там, где нас нет?

Годы эмиграции, которые Вертинский называл «25-летним добровольным изгнанием, наполненным горькой тоской», он начал в Европе. Провёл несколько непростых лет в Турции, Румынии и Германии, после чего отправился во Францию, где легко влился в русскую диаспору.

Жизнь наладилась легко и сразу: в Париже Вертинский пел в ресторане «Казанова» — самом шикарном месте французской столицы. Как вспоминал Александр Николаевич, «мне пришлось познакомиться с королями, магараджами, великими князьями, банкирами, миллионерами. Всех их интересовала русская песня, русская музыка». Однако, побывав на гастролях в Палестине, в Париж певец больше не вернулся и отправился за океан, в Америку. Почему же? Косвенный ответ он дал на борту трансатлантического лайнера по пути в США. Именно в пути он написал песню «О нас и о Родине»: «Проплываем океаны, бороздим материки, и несём в чужие страны чувство русское тоски».

В США — немедленный и громкий успех. Несколько выступлений на бис в Нью-Йорке, гастроли в Сан-Франциско и Голливуде. Да и в Америке певец не скучал, и здесь был любим и собирал полные залы, и здесь жил в достатке. Только вот уже через год, в 1935-м, отправился дальше — в Русский Китай. Наверное, по той же причине — «нести в чужую страну чувство русское тоски»…

КИТАЙ: и Родина — рядом… 

Харбин, Шанхай. Везде — благодарные слушатели из русской диаспоры и… близость советской границы, рождавшая в сердце Вертинского смутные и неясные чувства.

Уроженка Харбина Лидия Циргвава стала музой певца и матерью его детей dzen

Успех огромный и звонкий: публика буквально носит маэстро на руках. Триумф и скандальный: уже немолодой Вертинский женится на юной (младше его на 34 года!) художнице и актрисе из детских постановок Лидии Владимировне. Но брак всем злопыхателям назло оказывается счастливым, и у пары рождаются две дочки — Марианна и Анастасия. В 1937 году, после вторжения японцев в Китай, жизнь семейной пары ухудшается. Концертов становится меньше — постепенно, но неуклонно берёт за глотку нужда.

И всё чаще терзает сердце неизбывное чувство тоски по Родине. Несколько его ходатайств о возвращении в СССР завершаются отказом, однако в марте 1944-го при поддержке авторитетных композиторов Дмитрия Шостаковича и Тихона Хренникова он получает добро и возвращается.

ПРИМОРЬЕ: поёт на бис!

Александр Вертинский с дочками Марианной и Анастасией dzen

В начале октября 1950 года в газете «Красное знамя» появляется извещение, что «с 11 по 15 октября в Доме офицеров флота состоятся концерты Александра Вертинского. Партия рояля Михаил Брохес. Продажа билетов с 2 ч. дня. Принимаются коллективные заявки». Во Владивостоке артист селится в интуристовской гостинице «Челюскин». Город производит на него безрадостное впечатление: «грязные улицы, отсутствие продуктов в магазинах, холод в номере, на улице полно пьяных». Иные подробности (и путевые, и путёвые) — в письме жене: «Когда население поезда узнало, что я еду, — началось массовое паломничество пьяных пассажиров. Меня обнимали, тискали, обслюнивали и чествовали насильно до потери сознания. Под самый конец меня поймали в ресторане молодые лётчики и моряки — очень славные ребята, которые с таким обожанием слушали меня, окружив кольцом, и так благодарили за то, что я вернулся на родину, и за песни, с которыми они, по их выражению, с детства не расстаются»…

В 9 часов вечера 61-летний певец выходит на сцену ДОФ. В чёрном смокинге, с белой бабочкой и белым платочком в нагрудном кармане. Зал — полон. Из воспоминаний очевидцев: «На концерт пришли люди, знавшие и почитавшие Вертинского, особенно много было старушек. Раскланялся и начал петь. Пел очень долго, концерт длился часа три. Исполнение замечательное, великолепно держался. У Вертинского красивые руки, …он, конечно, знал об этом, и всё время держал их на виду и делал ими разные пассы. Песни, которые он пел, были в большинстве его собственные. Концерт прошёл очень хорошо, публика была в восторге. Его долго вызывали на “бис”, просили исполнить свои любимые песни, дарили букеты цветов».

Срочные заявки на концерты в Приморскую филармонию поступают из многих городов и посёлков края. Вертинский поёт в Уссурийске, в клубах военных гарнизонов на Русском острове и Смоляниново. Железнодорожное начальство выделяет ему вагон-летучку, и в нём он разъезжает по станциям. 24 концерта при переполненных залах! И это не просто колоссальный успех бывшего отщепенца и эмигранта. Это — признание его яркого таланта советскими дальневосточниками.

Что, понятно, абсолютно не нравится официальным властям…

РАСПЛАТА: неспетая ода вождю

Рецензий на дальневосточные гастроли нет ни одной. Зато есть письмо председателя комитета по делам искусств при Совете Министров СССР Поликарпа Лебедева в адрес зампреда Совета Министров Климента Ворошилова. Секретное и в одном экземпляре: «До Октябрьской Революции Вертинский был известен как автор и исполнитель декадентски-упадочных песен вроде “Ваши пальцы пахнут ладаном”, “Лиловый негр”, “В голубой далёкой спаленке” и других. За время пребывания в Советском Союзе Вертинский не сумел изменить свою салонно-упадочническую манеру исполнения, а в его репертуаре основное место занимают старые песенки, совершенно чуждые советским людям… Попытки Вертинского создать новый репертуар, соответствующий духу советского искусства, ни к чему не привели. […] Учитывая всё это, считал бы целесообразным прекратить концертные выступления Вертинского и перевести его на пенсию. Было бы желательно установить для Вертинского персональную пенсию в размере 2.000 рублей».

Здравый смысл побеждает: петь и гастролировать Вертинскому всё ж не запрещают. Но при этом в советских газетах появляется его покаяние «человека без Родины».

Он отправляет письмо генералиссимусу Сталину, в котором сообщает, что им написана песня о великом вожде, уже успевшая получить «одобрение на просмотре в Комитете по делам искусств». И нижайше просит разрешения исполнять эту оду на концертах. Иосиф Виссарионович не разрешает.

…Александр Николаевич скончается 21 мая 1957 года на 69-м году жизни в Ленинграде. Умрёт скоропостижно и без мучений, в гостиничном номере, куда зайдёт после концерта на минутку переодеться. Нелёгкая жизнь — но лёгкая смерть. На его кончину осмелится откликнуться публично только писатель Юрий Олеша: «Он был для меня явлением искусства, характер которого я не могу определить, но которое для меня милее других, — искусства странного и фантастического».

Верно подметил — и не поспоришь…