Трудные дни инспектора

Более шести лет Арсеньев защищал интересы Отечества на дальневосточных рубежах

Скорбный юбилей: 95 лет назад, 4 сентября 1930 года, скончался Владимир Клавдиевич Арсеньев. Мы, благодарные потомки, знаем о нём почти всё: экспедиции, учёные труды, просветительская деятельность. Но есть один из малоизвестных периодов его биографии — карьера в региональном ведомстве рыбных промыслов... 

Картина Ивана Дункая «Арсеньев и Дерсу» Скан из альманаха «Дальняя Россия», № 5 2018 г.

1919–1922, при белых: интервентам — шиш!

«При белых» — выражение собирательное: в эти годы в крае правили разные режимы (в том числе и коалиционные), и означает только одно — не «при красных».

Оставив по причине скудного жалованья должность директора Гродековского музея, Владимир Клавдиевич переехал во Владивосток и в ноябре 1918 года получил должность младшего инспектора рыболовства Управления рыбными промыслами на Дальнем Востоке. В придачу — служебную квартиру в здании управления на улице Петра Великого, рядом с музеем Общества изучения Амурского края. Круг его обязанностей оказался обширен: организация охраны морского зверя и контроль на местах за его промыслом, подготовка документов для заключения разрешительных документов на аренду промысловых районов и участков — и все эти служебные хлопоты сопровождались валом бюрократической отчётности.

Спустя полгода, в июле 1919-го, Арсеньева повысили до старшего инспектора, и хлопот прибавилось. В течение ближайших полутора лет, регулярно выезжая на места, Владимир Клавдиевич проделал громадную работу. Он обобщил и составил физико-географическое описание практически всех островов, входящих в хозяйство: Карагинские и Верхотурова, Шантарские, Меньшикова, Ольского, Коровьего, Святого Ионы. И подал докладную записку в совет управления, в которой предостерёг, что эти острова ни в коем случае нельзя предоставлять для промысла иностранным компаниям, так как они «являются естественными питомниками как сушевых пушных зверей (соболь, песец), так и морских, дающих не менее ценный меховой и кожевенный товар».

Арсеньев защищал морских животных от варварского истребления... nationalgeographic.com.

Но Арсеньев, увы, был обычным чиновником, не решавшим конкретных разрешительных вопросов (базовые договорённости, вне сомнений, находились в сфере деятельности руководства коррумпированных белых и «розовых» режимов). Интервенты и доморощенные капиталисты, осознавая, что они — «калифы на час», стремились успеть обогатиться и захватить выгодные промысловые участки — как рыбные, так и звериные. Но даже при таком раскладе, когда возможности защиты отечественных интересов были очень ограниченны, Владимир Клавдиевич настаивал на включении в тексты договоров и промысловых свидетельств «охранных» обязательств: «Земельный участок для надобности промысла не должен превышать 3-х десятин; промышленник обязан содержать на промысле рабочих и служащих исключительно из русских подданных; не разрешается занимать те участки, где промышляют местные жители, живущие исключительно убоем морзверя; в случае нарушения — штраф от 100 до 1 000 руб. и расторжение договора».

Да, Владимир Клавдиевич по долгу службы не гонялся за браконьерами с дробовиком, а боролся с ними ручкой и бумагой. И в этих документах — его острая, почти кричащая боль: «...убой китов отнюдь не может быть допустим, т.к. заповедник является единственным местом лежбищ морских бобров, зверя настолько чуткого, что даже случайно заносимый на него дым мимо проходящего парохода уже заставляет его надолго покидать лежбище, не говоря про шум и стрельбу при убое китов». Читало ли начальство эти докладные записки, реагировало ли на них? Увы, наверное, вопрос риторический...

Но прежде чем что-то написать, требовалось всё изучить на месте, и поэтому инспектор Арсеньев регулярно отправлялся в командировки. Заключительная из них, уже при последнем правителе Белого Приморья Михаиле Дитерихсе, началась 23 июня 1922 года. В Гижигинский промысловый район. В середине Охотского моря шхуна попала в тайфун и чуть не затонула. А когда её девять суток беспощадно трепали волны и ветер, Арсеньев, как и большинство пассажиров, страдающих морской болезнью, блевал на палубе (о чём он и отметил в своём дневнике). И выводы от этой инспекционной поездки были неутешительны.

Из его путевого дневника: «Итого в поле зрения 25 японских парусных шхун, в течение дня мы встретили и обогнали 38 судов. По слухам, у берегов Камчатки ежегодно плавает 200 шхун. Можно ли при таком засилье японцев ставить какую-либо преграду русским рыбопромышленникам и купцам?»... Очевидно, наверх ушла очередная докладная — но кому она была нужна, когда большинство руководящих региональных чиновников уже срочно паковали чемоданы?.. Ведь наступала новая, красная эра.

1923–1925, при красных: польза или вред?

В январе 1923 года Арсеньева как признанного специалиста по зверобойному промыслу назначают «заведующим всеми островами и морскими зверобойными промыслами на Дальнем Востоке», находящимися в ведении Дальрыбохоты, а спустя полгода он уже заведует отделом. И его работа распадается на две составляющие: аналитическую и практическую. Что это значит?

Аналитическая. Владимир Клавдиевич, будучи фактически ходячей отраслевой энциклопедией, изучает действовавшие ранее законодательные нормы внешнеэкономических договоров (заключённых как при самодержавии, так и при разных белых режимах). Конечно, не все они носят коррупционный характер, явно и непонятно почему потворствующий японским, прежде всего, промышленникам, — но ведь с этим надо кому-то разбираться? Вот Арсеньев и разбирается... В 1923–24 годах идут непростые переговоры с японской стороной о налаживании дипотношений. Японцы, естественно, желают, как и раньше, при белых, заниматься фактически браконьерским морским зверобойным промыслом, ссылаясь при этом на статью 1-ю Рыболовной конвенции 1905 года. В ней говорится, что японским подданным разрешается «ловить, собирать и обрабатывать рыбу и продукты моря, кроме котика и морских бобров, вдоль побережья Японского, Охотского, Берингова морей, за исключением рек и бухт». Но бдительный Арсеньев, изучив договор с лупой в руках, приходит к выводу: да, всё вышеперечисленное разрешается, но в этой статье нет конкретного упоминания именно о морском зверобойном промысле! Как итог: дипломатические отношения между Советской Россией и Японией восстановлены в 1925 году, при этом текст Рыболовной конвенции частично изменён в требуемом для нас русле.

Практическая. В должностных обязанностях Владимира Клавдиевича — рассмотрение заявлений о выдаче разрешительных документов на промысел. И он все поступающие бумаги рассматривает по принципу: принесут они пользу или вред? Вот, например, итоги рассмотрения одного из заявлений: «Принимая во внимание то обстоятельство, что заявители являются людьми безусловно деятельными, энергичными и заслуживающими полного доверия, со своей стороны полагал бы возможным просителям предоставить право на лов дельфинов (белух).., тем более, что места эти являются вовсе необитаемы, и, следовательно, в данном случае ничьи интересы затронуты не будут».

В другом случае — отказ: «Просители, ходатайствуя о предоставлении им права убоя морзверя в Охотском море, являются по слухам агентами Американской Компании Свинсона. Вряд ли они будут задаваться высокими целями развития экономического благосостояния Российской Республики, ...а безусловно будут работать в интересах Америки и в ущерб русского приречного населения».

...Будучи на этом посту в Дальрыбохоте, Арсеньев успеет очень и очень многое. В июне 1923 года он отправится с инспекцией на Командорские острова, по итогам которой напишет научно-исследовательский очерк. В нём он в русле защиты уникальных диких животных призовёт «запретить убой котиков в открытом море в радиусе 250 вёрст вокруг островов», при этом пресечь «браконьерство алеутов и особенно японцев». В качестве полпреда Дальрыбохоты примет участие в работе Главного концессионного комитета по экономическим и национальным вопросам Дальнего Востока. В числе 20 учёных и партийных работников обратится в Далькрайисполком с предложением об организации Дальневосточного Русского географического общества.

В марте 1925 года Владимир Клавдиевич, накопив огромный массив научно-практических данных, поймёт, что, к сожалению, нынешняя хлопотная должность абсолютно не оставляет времени для их обработки и систематизации. А ведь он прежде всего — учёный и исследователь. Во многом по этой причине он уволится из Дальрыбохоты и вновь вернётся в Хабаровск. Так начнётся заключительный этап его жизни и деятельности, который внезапно оборвёт скоротечная смерть...